станислав лем высказывания о таланте и гениальности

ГОЛЕМ: Да. Гений — самый любопытный для меня феномен вашего вида, хотя и по другим
причинам, чем для вас. Гений — не желанное детище и не любимчик Эволюции; будучи
феноменом слишком редким и, значит, практически бесполезным для выживания популяции в
целом, он не участвует в естественном отборе, то есть отборе полезных признаков. При раздаче
карт можно получить на руки полную масть, хотя случается это редко. В бридже это
равнозначно выигрышу, но во многих других играх такой расклад, при всей его необычности,
ничего не дает; а ведь распределение карт не зависит от того, в какую игру играют партнеры.
Впрочем, и в бридже игрок не рассчитывает, что получит полную масть: тактика игр не может
основываться на необычайно редких событиях. Так вот, гений — это полная масть на руках,
чаще всего в игре, где такой расклад не выигрывает. И выходит, от среднего человека до гения
рукой подать, если судить не по значимости свершений, а по различиям в устройстве мозга.
ГОЛОС ИЗ ЗАЛА: Почему?
ГОЛЕМ: Потому что значительные различия в устройстве мозга могут возникнуть лишь в
том случае, если в данной популяции из поколения в поколение переходит целая группа генов,
по большей части мутировавших, стало быть, новых; но это уже означает возникновение новой
модификации вида с наследуемыми и необратимыми свойствами, тогда как гениальность не
наследуется и исчезает бесследно. Гений появляется и исчезает как волна, вздыбленная
случайным наложением небольших интерферирующих волн. Гений оставляет след в культуре, но
не в генофонде популяции, ибо возникает он в результате исключительно редкой встречи
обычных генов. А значит, достаточно совсем небольшой перестройки мозга, чтобы
посредственность достигла вершины. Тут механизм Эволюции бессилен вдвойне: он не может
сделать этот феномен ни более частым, ни более устойчивым. В генофонде обществ, населявших
Землю на протяжении последних четырехсот тысяч лет, по теории вероятностей должны были
периодически возникать индивидуальные конфигурации генов, дающие гениев уровня Ньютона
или Эйнштейна. Но орды охотников-кочевников, вне всякого сомнения, не могли извлечь из
этого никакой пользы: каким образом эти потенциальные гении реализовали бы свои дарования,
если до зарождения физики с математикой оставалось почти полмиллиона лет? Их способности,
не развившись, пропадали впустую. Вместе с тем невозможно допустить, что в лотерее
нуклеиновых соединений эти напрасные выигрыши выпадали как раз в ожидании
возникновения науки. Тут, стало быть, есть над чем подумать.