Примерно так:
Артемий Петрович взглядом подозвал к себе Тишенинова:
– Человече, сыне дворянской.. . Имею я фискальный сыск на тебя: будто ты сорокою был и в дым не раз обращался.
Тишенинов стал как мел и в ноги Волынскому – бух:
– Милостивец наш, да я.. . Всяк на Казани ведает: не был я сорокою, в дым не обращался я!
Волынский палачу рукою махнул:
– Вздымай его!
Ноги – в ремень, руки – в хомут. Завизжало колесо, вздымая подьячего на дыбу. Шаталась за ним стена, вся в сгустках крови людской, с волосами прилипшими.. .
– Поклеп на меня! – кричал Тишенинов. – Ковы злодейские!
Палач прыгнул ногами на бревно: хрустнули кости.
Двадцать плетей: бац, бац, бац.. . Выдержал!
Артемий Петрович листанул инструкцию – «Обряд, каково виновный пытается» . Нашел, что надо: «Наложа на голову веревку и просунув кляп, и вертят так, что оной изумленный бывает... »
Прочел вслух и палачу приказал:
– Употреби сей пункт, пока в изумление не придет.. .
Опять выдержал! Только от «изумления» того орал истошно.
Волынский был нетерпелив – вскочил, ногою притопнул.
– Огня! – сказал. – С огнем-то скорее.. .
Воем и смрадом наполнился застенок казанский. Жгли банные веники. На огне ленивом Тишенинов показал, что сорокой он был и в дым часто обращался.. .
– А с женою, – подсказал ему Волынский, – случаюсь блудно по средам и пятницам.. .
– Случаюсь, – подтвердил с дыбы Тишенинов.
– И собакой по ночам лаю.. .
– Лаю, – упала на грудь голова.. .
Волынский табачку нюхнул, кружева на кафтане расправил.
– Вот и конец колдовству! Велите жену матросскую Евпраксею домой отпустить. Лекаря ей дать для ранозалечения из жалованья твоего, секретарь. Ты бабу чужую угробил на пытках, вот и лечи теперь ее.. . А тебя с дыбы можно снять.
Сняли. Тишенинов лежал на земле – выл.
Рубаха на нем еще горела.. .
– Прощай, секретарь! В другой раз умней будешь, – сказал Волынский. – С пытки-то и любой в колдовстве признается...
⇢