Л. Н. Толстой Повесть Детство

У героя только светлые воспоминания о матери.

Николенька вспоминает маму с любовью и нежностью. Ее голос нежный, спокойный, ласковый запомнился навсегда. Ее взгляд полный нежности и любви, и нежные руки будут помниться всегда. Мама для Николеньки стала источником всего прекрасного.

Чувствуется искренняя благодарность и большая любовь, исходящая из сердца молодого человека. Она была воплощением ангела, добрым, ласковым человеком с искренней улыбкой. Робкой, уступчивой и отзывчивой, поэтому всегда помогала бродягам и нуждающимся.

Одним своим присутствием Наталья Николаевна создавала вокруг чувство уюта и безопасности. Она приносила радость и мир, была благосклонна ко всему живому. Ее улыбка освещала все вокруг. Когда она скоропостижно умирает, то становится так горько на душе, что был такой человек на Земле и освещал многим путь, а потом так рано оставил свою семью, детей и улетел на небеса. На этом и заканчивается детство Николеньки

Он взрослеет, когда на его плечи ложиться такое горе.

"... Мне представляются только ее карие глаза, выражающие всегда одинаковую доброту и любовь".

"...Вы знаете, какая это ангельская доброта — она ему во всем верит..."

"...Когда она улыбалась, как ни хорошо было ее лицо, оно делалось несравненно лучше, и кругом все как будто веселело..."

Л. Толстой «Детство»
Жил-был Никита. Ему было 7 лет. Родители его жили в деревне, им было много лет. Они держали придворных и скотину: поросёнков, свинов, коров и лошадёв. Придворные мало ели, а вот скотина каждый день хотела жрать и базлала на разные голоса по всей деревне. У Никиты ещё был брат, младший, который ни черта не слушался родителей и целый день бегал по деревне с местной шантрапой. Когда Никите стало подходить 8 лет, отец его, папо Карло взял полено и шмякнул Никиту по башке, чтобы тот не придуривал за обеденным столом и скромно жевал свою поганую жвачку. Матушка тут же заголосила писклявым фальцетом и вдруг обозвала Никиту Николенькой: « Дитятко ты моё ненаглядное Ник… ик… Ник… оленькааааа, да что же ето делатса-то. Последню дурь ведь выбьешь с него, ирод ты проклятый, Карло ты Иваныч, почто так делашь?» Почудилось ей что-то, поблазнило, архангел ей шепнул на ухо, что так и надо и больше никак. Ладно, все согласились, Колька так Колька. Даже Вовка, брат его, рассыпался в неудержном смехе, показывая пальцем на Ники… Николеньку и крутя им же у своего виска. К осени папо Карло сказал, что скоро они с Николенькой поедут в Москву, тому надо уже в школу определяться, нече оболтусом шляться, науки надо зубрить. Вот к дому подъехала коляска, в неё вся семья уселася, а собачёшка на крыльце со смеху надселася, куда де мол все-то поехали, лошадёшка старая, не довезёт. Тогда маменька слезла с кобылы, Вовка тоже скатился и кобыле сразу стало легче и она бодро зацокала по дороге, поднимая клубы пыли, с гордо сидящими на повозке папой Карло Иванычем и сопливым Николенькой. По приезду в Москву, поселившись в гостинице «Метрополь», Карло ушёл в сельсовет прописываться и определять Николу в гимназию им. Пушкина. Николенька, оставшись один, загрустил было и засопел носом, но вдруг услышал звонкий смех девчушки, сидевшей на дороге, среди собачачьих какашек и наблюдая за Николенькой в театральный бинокль. Деву звали Катенькой. Дочка одинокого шарманщика, в прошлом служившего денщиком у Деникина, а теперь живущим на подаяния у местной церквушки. От такой наглости у Николы пропал голос и отпала пуговка со штанов, единственная, которая держала лямку, тоже единственную, вторую котэ съел ещё дома на Пасху, ему яиц не дали, вот он и отомстил. Ещё больше смутившись, Николенька натянул штаны и, показав язык, стал ковыряться в носу, ища глазами, чем бы запустить в эту наглую харю в розовых рейтузах и соломенной бабушкиной шляпе. Вернувшись, папо Карло увидел, как мило щебечут два облезлых голубка, сидя на брёвнышке и болтая ножками, о том, как они уедут в Украину, когда станут большими, народят десяток голопузых Николят Катеньковичей и купят паровоз, чтобы ездить к своим родителям за колбасой и картошкой