Ваш самый любимый стих поэтов "Шестидесятников"

Поэтов-шестидесятников было много. Это и В. Высоцкий, Р. Рождественский,
и Николай Рубцов, и Е. Евтушенко, и А. Вознесенский, и многие другие.

Зарешечено небо
Тропинками судеб -
Миллиарды следов.
И надежда, что будет
Только то, что хотелось,
Что было светло.
Над землёю холодное
Солнце взошло.
И расколоты судьбы,
Как грецкий орех,
Кто-то взял сердцевину,
А под ноги грех.

Ника Турбина

* * *

Надежда, белою рукою
сыграй мне что-нибудь такое,
чтоб краска схлынула с лица,
как будто кони от крыльца.

Сыграй мне что-нибудь такое,
чтоб ни печали, ни покоя,
ни нот, ни клавиш и ни рук.. .
О том, что я несчастен,
врут.

Еще нам плакать и смеяться,
но не смиряться,
не смиряться.
Еще не пройден тот подъем.
Еще друг друга мы найдем.. .

Все эти улицы -
как сестры.
Твоя игра - их голос пестрый,
их каблучков полночный стук.. .
Я жаден до всего вокруг.

Ты так играешь, так играешь,
как будто медленно сгораешь.
Но что-то есть в твоем огне,
еще неведомое мне.

Булат Окуджава

Было очень много гениальных стихов, много нравится. Первое что приходит на ум - вот (обожаю эту вещь) :
Волшебная сила искусства
(История, приключившаяся с драматургом В. В. Капнистом
в царствование Павла I)

Капнист пиесу накропал, громадного размеру.
И вот он спит, в то время, как царь-батюшка не спит:
Он ночь-полночь пришёл в театр и требует премьеру.
Не знаем, кто его толкнул. История молчит.

Партер и ложи - пусто всё. Ни блеску, ни кипенья.
Актёры молятся тайком, вслух роли говоря.
Там, где-то в смутной глубине, маячит жуткой тенью
Курносый царь. И с ним ещё, кажись, фельдъегеря.

Вот отмахали первый акт. Всё тихо, как в могиле.
Но тянет, тянет холодком оттуда (тьфу-тьфу-тьфу! )
"Играть второй! " - пришёл приказ, и с Богом приступили,
В то время, как фельдъегерь: "Есть! " - и кинулся во тьму.

Василь Васильевич Капнист метался на перине:
Опять всё тот же страшный сон, что был уже в четверг:
Де он восходит на Олимп, но, подошед к вершине,
Василь Кириллыч цоп его за ногу - и низверг.

За ногу тряс его меж тем фельдъегерь с предписаньем:
"Изъять немедля и в чём есть отправить за Урал,
И впредь и думать не посметь предерзостным мараньем
Бумагу нашу изводить, дабы хулы не клал. "

И не успел двух раз моргнуть наш, прямо скажем, Вася,
Как был в овчину облачён и в сани водворён.
Трясли ухабы, тряс мороз, а сам-то как он трясся,
В то время как уж третий акт давали пред царём.

Бледнел курносый иль краснел – впотьмах не видно было.
Фельдъегерь: "Есть! " - и на коня, и у Торжка нагнал:
"Дабы сугубо наказать презренного зоила,
В железо руки заковать, дабы хулы не клал! "

"Но я не клал! - вскричал Капнист, точа скупые слезы -
Я ж только выставил порок по правилам искусств!
Но я ж его и обличил! За что ж меня в железы?
И в пятом акте истребил, – за что ж меня в Иркутск?! "

Меж тем кузнец его ковал с похмелья непроворно.
А тут ещё один гонец летит во весь опор.. .
Василь Васильевич Капнист взглянул, вздохнул покорно,
И рухнул русский Ювенал у позлащённых шпор!

...Текли часы. Очнулся он, задумчивый и вялый.
Маленько веки разлепил и посмотрел в просвет:
"Что, братец, там за городок? Уже Иркутск, пожалуй? "
-"Пожалуй, барин, Петербург" - последовал ответ.

"Как... Петербург?! " - шепнул Капнист, лишаясь дара смысла.
-"Вас, барин, велено вернуть до вашего двора.
А от морозу и вобче - медвежий полог прислан,
И велено просить и впредь не покладать пера. "

Да! Испарился царский гнев уже в четвёртом акте,
Где змей порока пойман был и не сумел уползть.
"Сие мерзавцу поделом! " - царь молвил, и в антракте
Послал гонца вернуть творца, обёрнутого в полсть.

Всё ближе, ближе Петербург, и вот уже застава.
И в пятом акте царь вскричал: "Василий! Молодец! "
И на заставе ждёт уже дворцовая подстава,
И только прах из-под копыт - и махом во дворец.

Василь Василич на паркет в чём был из полсти выпал.
И тут ему и водки штоф и пряник закусить.
-"О, негодяй, - промолвил царь и золотом осыпал -
Почто заставил ты меня столь много пережить? "

...Во как было в прежни годы,
Когда не было свободы!
Юлий Ким.

Плывет в тоске необъяснимой
Среди кирпичного надсада
Ночной кораблик негасимый
Из Александровского сада,
Ночной фонарик нелюдимый,
На розу желтую похожий,
Над головой своих любимых,
У ног прохожих.
Плывет в тоске необъяснимой
Пчелиный хор сомнамбул, пьяниц.
В ночной столице фотоснимок
Печально сделал иностранец,
И выезжает на Ордынку
Такси с больными седоками,
И мертвецы стоят в обнимку
С особняками.
Плывет в тоске необъяснимой
Певец печальный по столице,
Стоит у лавки керосинной
Печальный дворник круглолицый,
Спешит по улице невзрачной
Любовник старый и красивый,
Полночный поезд новобрачной
Плывет в тоске необъяснимой.
Плывет во мгле замоскворецкой,
Плывет в несчастие случайный,
Блуждает выговор еврейский
На желтой улице печальной,
И от любви до новоселья
Под Новый год, под воскресенье,
Плывет красотка записная,
Своей тоски не объясняя.
Плывет в глазах холодный вечер,
Дрожат снежинки на вагоне,
Морозный ветер, бледный ветер
Обтянет красные ладони,
И льется мед огней вечерних,
И пахнет сладкою халвою,
Ночной пирог несет сочельник
Над головою.
Твой Новый год по темно-синей
Волне средь моря городского
Плывет в тоске необъяснимой,
Как будто жизнь начнется снова.
Как будто будет свет и слава,
Удачный день и вдоволь хлеба,
Как будто жизнь качнется вправо,
Качнувшись влево.

Ты большая в любви,
Ты смелая.. .
Я же робок на каждом шагу.. .
Я плохого тебе не сделаю,
А хорошее вряд ли смогу.. .
...Видишь небо какое синее,
Видишь, сосны какие в лесу?
Ну, так что же, неси же, неси меня,, ,
А куда я тебя понесу?!