буду очень признателен тем, кто вспомнит недлинный красивый стих, совмещающий образы Ленинграда и осени.

В Ленинграде – особая осень
Разукрашивает небеса,
В этом каменном сердце не просит
Ни торжественности, ни серебра.

И шуршит акварельной медью,
Разноцветной играя зарей.
В Ленинграде чудесно, поверь мне-
Этой осенью золотой (c).

Однажды порой листопада
Свернуть у Фонтанки с пути,
Аллеями Летнего сада
Легко и неспешно пройти.

Он памяти многое скажет,
Очистит и сердце и взгляд,
Когда над канавкой Лебяжьей
Прохладные листья летят.

И станут тревожнее мысли,
Как ветер над пенной Невой,
Что времени жёлтые листья
Кружит над твоей головой.

Но ты ни на что не досадуй,
Смотри, ибо в жизни ты весь,
На солнечность мраморных статуй
При свете открытых небес.

И ранний закат черепичный,
И чёткость ограды литой,
И женщины профиль античный
Над вечно текущей водой.

И если ничто не случайно
И сам ты со временем слит,
Быть может - великая тайна
Искусства тебя осенит.

Осень в Петербурге

Ая Виноградова

Медный всадник встал на дыбы,
У Фонтанки коней укрощают,
И в тумане балтийской зари
Осенние сумерки тают.
Белый иней покрыл траву,
У Дворцовой фонтан не играет.
И куда-то спеша по утру
Из трамвая народ выбегает.
Солнца луч озарил облака,
Зябнут голуби в Летнем саду,
В небеса устремилась игла,
Словно целится на звезду.
А багрянец покроет листву,
И червонцы по сыпятся вниз.
Я с собой ни кого не зову,
Забывая про свой каприз.
20.09.2000 г.

Вот ещё,это РЕБЁНОК написал:

Осенний город Петербург.

Земля украшена листвою:
Вот красный, жёлтый, бурый лист.
В деревьях с серой наготою,
Насупясь, Летний сад стоит.
Укрыты статуи его,
Не слышно струек рокотанья,
Не ищет друга своего.
Всё опустело. Осень, осень…
И небо – осень, и земля.
Сквозь тучи мрачные лишь просинь
Мелькнёт в начале октября.
Затем – ветра, дожди, печали…
И листопад, всё листопад.
И как же падать не устали
Все эти листья на асфальт?

Может не совсем про осень, но люблю Мандельштама
ПЕТЕРБУРГСКИЕ СТРОФЫ
Н. Гумилеву

Над желтизной правительственных зданий
Кружилась долго мутная метель,
И правовед опять садится в сани,
Широким жестом запахнув шинель.

Зимуют пароходы. На припеке
Зажглось каюты толстое стекло.
Чудовищна, как броненосец в доке, -
Россия отдыхает тяжело.

А над Невой - посольства полумира,
Адмиралтейство, солнце, тишина!
И государства жесткая порфира,
Как власяница грубая, бедна.

Тяжка обуза северного сноба -
Онегина старинная тоска;
На площади Сената - вал сугроба,
Дымок костра и холодок штыка.. .

Черпали воду ялики, и чайки
Морские посещали склад пеньки,
Где, продавая сбитень или сайки,
Лишь оперные бродят мужики.

Летит в туман моторов вереница;
Самолюбивый, скромный пешеход -
Чудак Евгений - бедности стыдится,
Бензин вдыхает и судьбу клянет!
Январь 1913

В летнем саду.

Осень на белые статуи снова
Сыплет свою золотую красу.
Солнечный отсвет на лбу у Крылова
Гаснет, в седьмом исчезая часу.

Некогда Петр по земле этой славной
Шел… Вот следы не его ли шагов?
Здесь набирался он силы державной,
Воли к борьбе против древних оков.

Осень плетет паутинные сети;
Мраморным римлянам любо глядеть,
Как разыгралась вкруг дедушки дети…
Скоро уж время снежинкам лететь!
Валдис Лукс
***
Прогулка по Летнему саду.

Как горько пахнут листья увяданья!
И не бодрят уже, не веселят.
В погожий день пришел я на свиданье
К тебе, в твои аллеи, Летний сад.

... Стою.
Вдыхаю острый невский воздух,
Стекающий с лебяжьих облаков.
Нет, не по листьям - по опавшим звездам
Брожу среди героев и богов.
Как небо первозданно и бездонно,
Как не бездумно! . .Статуи - строги.
Дворец Петра . .Но где ж хозяин дома?
В каких веках гремят его шаги?

Шуршат и шепчут листья, осыпаясь,
Блуждают блики солнца по траве . .
Петровской треуголкой синий парус
Проходит по мерцающей Неве.

Вячеслав Кузнецов

Еврейское кладбище около Ленинграда.
Кривой забор из гнилой фанеры.
За кривым забором лежат рядом
юристы, торговцы, музыканты, революционеры.

Для себя пели.
Для себя копили.
Для других умирали.
Но сначала платили налоги,
уважали пристава,
и в этом мире, безвыходно материальном,
толковали Талмуд,
оставаясь идеалистами.

Может, видели больше.
А, возможно, верили слепо.
Но учили детей, чтобы были терпимы
и стали упорны.
И не сеяли хлеба.
Никогда не сеяли хлеба.
Просто сами ложились
в холодную землю, как зерна.
И навек засыпали.
А потом -- их землей засыпали,
зажигали свечи,
и в день Поминовения
голодные старики высокими голосами,
задыхаясь от голода, кричали об успокоении.
И они обретали его.
В виде распада материи.

Ничего не помня.
Ничего не забывая.
За кривым забором из гнилой фанеры,
в четырех километрах от кольца трамвая.

Ой-ёй-ёой, как это не для третьего класса :

"Адмиралтейская игла рвёт мои строки, вены, небо, судьбы .
Последний летний лист срывает ветер и уносит в чёрную высь .
Осень -- смерть . Смерть -- осень .
И последние мухи ещё живы ."

===========
Танка или хоку, а может верлибр ...
Не важно .
♫

Ольга Берггольц

Блокада длится.. . Осенью сорок второго года ленинградцы готовятся ко второй блокадной зиме: собирают урожай со своих огородов, сносят на топливо деревянные постройки в городе. Время огромных и тяжелых работ.
Ленинградская осень

Ненастный вечер, тихий и холодный.
Мельчайший дождик сыплется впотьмах.
Прямой-прямой пустой Международный
в огромных новых нежилых домах.
Тяжелый свет артиллерийских вспышек
то озаряет контуры колонн,
то статуи, стоящие на крышах,
то барельеф из каменных знамен
и стены - сплошь в пробоинах снарядов.. .
А на проспекте - кучка горожан:
трамвая ждут у ржавой баррикады,
ботву и доски бережно держа.
Вот женщина стоит с доской в объятьях;
угрюмо сомкнуты ее уста,
доска в гвоздях - как будто часть распятья,
большой обломок русского креста.
Трамвая нет. Опять не дали тока,
а может быть, разрушил путь снаряд.. .
Опять пешком до центра - как далеко!
Пошли.. . Идут - и тихо говорят.
О том, что вот - попался дом проклятый,
стоит - хоть бомбой дерево ломай.
Спокойно люди жили здесь когда-то,
надолго строили себе дома.
А мы.. . Поежились и замолчали,
разбомбленное зданье обходя.
Прямой проспект, пустой-пустой, печальный,
и граждане под сеткою дождя.

...О, чем утешить хмурых, незнакомых,
но кровно близких и родных людей?
Им только б доски дотащить до дома
и ненадолго руки снять с гвоздей.
И я не утешаю, нет, не думай, -
я утешеньем вас не оскорблю:
я тем же каменным, сырым путем угрюмым
тащусь, как вы, и, зубы сжав, - терплю.
Нет, утешенья только душу ранят, -
давай молчать.. . Но странно: дни придут,
и чьи-то руки пепел соберут
из наших нищих, бедственных времянок.
И с трепетом, почти смешным для нас,
снесут в музей, пронизанный огнями,
и под стекло положат, как алмаз,
невзрачный пепел, смешанный с гвоздями!
Седой хранитель будет объяснять
потомкам, приходящим изумляться:
- Вот это - след Великого Огня,
которым согревались ленинградцы.
В осадных, черных, медленных ночах,
под плач сирен и орудийный грохот,
в их самодельных временных печах
дотла сгорела целая эпоха.
Они спокойно всем пренебрегли,
что не годилось для сопротивленья,
все отдали победе, что могли,
без мысли о признанье в поколеньях.
Напротив, им казалось по-другому:
казалось им порой - всего важней
охапку досок дотащить до дома
и ненадолго руки снять с гвоздей.. .

...Так, день за днем, без жалобы, без стона,
невольный вздох - и тот в груди сдавив,
они творили новые законы
людского счастья и людской любви.
И вот теперь, когда земля светла,
очищена от ржавчины и смрада, -
мы чтим тебя, священная зола
из бедственных времянок Ленинграда.. .
...И каждый, посетивший этот прах,
смелее станет, чище и добрее,
и, может, снова душу мир согреет
у нашего блокадного костра.

Октябрь 1942