скинте красивые стихи о войне)) ) спасибо)

Константин Симонов - стихи

Жди меня, и я вернусь.
Только очень жди,
Жди, когда наводят грусть
Желтые дожди,
Жди, когда снега метут,
Жди, когда жара,
Жди, когда других не ждут,
Позабыв вчера.
Жди, когда из дальних мест
Писем не придет,
Жди, когда уж надоест
Всем, кто вместе ждет.

Жди меня, и я вернусь,
Не желай добра
Всем, кто знает наизусть,
Что забыть пора.
Пусть поверят сын и мать
В то, что нет меня,
Пусть друзья устанут ждать,
Сядут у огня,
Выпьют горькое вино
На помин души.. .
Жди. И с ними заодно
Выпить не спеши.

Жди меня, и я вернусь,
Всем смертям назло.
Кто не ждал меня, тот пусть
Скажет: - Повезло.
Не понять, не ждавшим им,
Как среди огня
Ожиданием своим
Ты спасла меня.
Как я выжил, будем знать
Только мы с тобой, -
Просто ты умела ждать,
Как никто другой

С речки ветер пронзительный дует
След росы на примятой траве,
Партизаны по лесу пиздуют
По своей партизанской тропе

У бойцов – невесёлые думы,
Заебались они воевать,
Партизаны пиздуют угрюмо
Им ещё далеко пиздовать

Партизаны пиздуют три ночи,
Партизаны пиздуют три дня
И в запасе у них, между прочим,
Есть одна боевая хуйня

Это бомба такая с магнитом,
Командир её лично несёт
Восемнадцать кило динамита
Всё, что нужно в пизду разорвёт

Из далёкой советской столицы
С тайным грузом курьер прилетел,
Чтоб фашистского Ганса и Фрица
Сделать грудой упизженных тел

Чтоб в Берлине фашистская мама,
Та, что Зверя родила на свет
Не ждала у готической рамы
От убитого сына привет

Чтобы нация Гейне и Гёте,
Старый Бюргер и юный пузан
Понимала: не вы нас ебёте!
Вас ебёт иногда партизан!

А пока между Ровно и Минском
Через чащу пиздует отряд
И в мешке вещевом командирском
Грозно тикает тайный снаряд
Заебали леса и болота,
Сапоги уже стёрты до дыр,
Вдруг в траве заблестело чего-то!
Это – рельсы! – смекнул командир

Рельсы – это артерия тыла
Для провоза фашистских блядей
По ним движутся мощные силы,
Чтобы пиздить советских людей

Командир улыбнулся сурово,
Достаёт боевой динамит,
Со словами «Пиздец тебе, Вова! »
Он включает жестокий магнит

Что случилось потом – угадай ка!
Командира в седой бороде
Примагнитило на хуй, как гайку
К этой взрывоопасной пизде

Ясный хуй: ведь в кармане – гранаты,
За спиной – боевой автомат
Две железных сапёрных лопаты
И трофейный консервный томат!

Близко поезд фашистский проклятый
Слышен голос гармошки губной,
Он промолвил: «Пиздуйте, ребята,
А состав запишите за мной! »

Вдруг в ночи, в тишине кто-то пёрнул
Командир изменился с лица
Оказалось, к лопате сапёрной
Присосало часами бойца

Командир ремешок перерезал,
Не подвёл смертоносный клинок
И сквозь грозные звуки железа
Прошептал: «Быстро на хуй, сынок! »
Всё сработало точно по плану:
Взрыв ужасный, ну просто пиздец!
А в далёких степях Казахстана
Партизанский проснулся отец

Не доедут до фронта вояки
Все фашисты накрылись пиздой
Море трупов, фашистские знаки
И фуражка с зелёной звездой…

И с тех пор в партизанском отряде
Всех, кто шёл на взрывные дела
Ради жизни, отечества ради
Раздевали всегда догола.

И была у фашистов примета:
Если жопу увидел в кустах,
Значит это – привет с того света,
Значит скоро – поляна в крестах!
* * *
Снова ветер пронзительный дует
Небо родины над головой,
Голый парень по лесу пиздует
Он исполнил свой долг боевой!

Твардовский "Василий Теркин".

Я полмира почти через злые бои
Прошагал и прополз с батальоном,
А обратно меня за заслуги мои
С санитарным везли эшелоном.

Подвезли на родимый порог, -
На полуторке к самому дому.
Я стоял - и немел, а над крышей дымок
Поднимался не так - по-другому.

Окна словно боялись в глаза мне взглянуть.
И хозяйка не рада солдату -
Не припала в слезах на могучую грудь,
А руками всплеснула - и в хату.

И залаяли псы на цепях.
Я шагнул в полутемные сени,
За чужое за что-то запнулся в сенях,
Дверь рванул - подкосились колени.

Там сидел за столом, да на месте моем,
Неприветливый новый хозяин.
И фуфайка на нем, и хозяйка при нем, -
Потому я и псами облаян.

Это значит, пока под огнем
Я спешил, ни минуты не весел,
Он все вещи в дому переставил моем
И по-своему все перевесил.

Мы ходили под богом, под богом войны,
Артиллерия нас накрывала,
Но смертельная рана нашла со спины
И изменою в сердце застряла.

Я себя в пояснице согнул,
Силу воли позвал на подмогу:
"Извините, товарищи, что завернул
По ошибке к чужому порогу".

Дескать, мир да любовь вам, да хлеба на стол,
Чтоб согласье по дому ходило.. .
Ну, а он даже ухом в ответ не повел,
Вроде так и положено было.

Зашатался некрашенный пол,
Я не хлопнул дверьми, как когда-то, -
Только окна раскрылись, когда я ушел,
И взглянули мне вслед виновато.

1974

Я БЫЛ БАТАЛЬОННЫЙ РАЗВЕДЧИК

Я был батальонный разведчик,
А он - писаришка штабной,
Я был за Россию ответчик,
А он спал с моею женой…

Ой, Клава, родимая Клава,
Ужели судьбой суждено,
Чтоб ты променяла, шалава,
Орла на такое говно? !

Забыла красавца-мужчину,
Позорила нашу кровать,
А мне от Москвы до Берлина
По трупам фашистским шагать…

Шагал, а порой в лазарете
В обнимку со смертью лежал,
И плакали сестры, как дети,
Ланцет у хирурга дрожал.

Дрожал, а сосед мой - рубака,
Полковник и дважды Герой,
Он плакал, накрывшись рубахой,
Тяжелой слезой фронтовой.

Гвардейской слезой фронтовою
Стрелковый рыдал батальон,
Когда я Геройской звездою
От маршала был награжден.

А вскоре вручили протезы
И тотчас отправили в тыл…
Красивые крупные слезы
Кондуктор на литер пролил.

Пролил, прослезился, собака,
А всё же сорвал четвертак!
Не выдержал, сам я заплакал,
Ну, думаю, мать вашу так!

Грабители, сволочи тыла,
Как носит вас наша земля!
Я понял, что многим могила
Придет от мово костыля.

Домой я, как пуля, ворвался
И бросился Клаву лобзать,
Я телом жены наслаждался,
Протез положил под кровать…

Болит мой осколок железа
И режет пузырь мочевой,
Полез под кровать за протезом,
А там писаришка штабной!

Штабного я бил в белы груди,
Сшибая с грудей ордена…
Ой, люди, ой, русские люди,
Родная моя сторона!

Жену-то я, братцы, так сильно любил,
Протез на нее не поднялся,
Ее костылем я маненько побил
И с нею навек распрощался.

С тех пор предо мною всё время она,
Красивые карие очи…
Налейте, налейте стакан мне вина,
Рассказывать нет больше мочи!

Налейте, налейте, скорей мне вина,
Тоска меня смертная гложет,
Копейкой своей поддержите меня –
Подайте, друзья, кто сколь может…

Владимир Высоцкий.

«Мы предчувствовали полыханье... »

* * *

Мы предчувствовали полыханье
этого трагического дня.
Он пришел. Вот жизнь моя, дыханье.
Родина! Возьми их у меня!

Я и в этот день не позабыла
горьких лет гонения и зла,
но в слепящей вспышке поняла:
это не со мной — с Тобою было,
это Ты мужалась и ждала.

Нет, я ничего не позабыла!
Но была б мертва, осуждена —
встала бы на зов Твой из могилы,
все б мы встали, а не я одна.

Я люблю Тебя любовью новой,
горькой, всепрощающей, живой,
Родина моя в венце терновом,
с темной радугой над головой.

Он настал, наш час,
и что он значит —
только нам с Тобою знать дано.
Я люблю Тебя — я не могу иначе,
я и Ты — по-прежнему — одно.

Июнь 1941
Ольга Берггольц

Тяжело ли, строго ли -
Только не таи,
Чьи ладони трогали
Волосы твои.
Холодно ли, жарко ли
Было вам двоим?
Чьи подошвы шаркали
Под окном твоим?

Я стоял над омутом,
Шлялся по войне.
Почему ж другому ты
Скрыла обо мне?
Ты ж не знаешь, глупая,
Как у волжских скал
Я ночами грубыми
Губ твоих искал.

Юность - не обойма,
Ласка - не клинок.
Я назло обоим вам
Не был одинок.
Значит, было весело
Вам двои вдвойне,
Если занавесило
Память обо мне.
1943-1944
М. Анчаров.

МОЕ ПОКОЛЕНИЕ

Нас не нужно жалеть, ведь и мы никого б не жалели.
Мы пред нашим комбатом, как пред господом богом, чисты.
На живых порыжели от крови и глины шинели,
на могилах у мертвых расцвели голубые цветы.

Расцвели и опали.. . Проходит четвертая осень.
Наши матери плачут, и ровесницы молча грустят.
Мы не знали любви, не изведали счастья ремесел,
нам досталась на долю нелегкая участь солдат.

У погодков моих ни стихов, ни любви, ни покоя -
только сила и зависть. А когда мы вернемся с войны,
все долюбим сполна и напишем, ровесник, такое,
что отцами-солдатами будут гордится сыны.

Ну, а кто не вернется? Кому долюбить не придется?
Ну, а кто в сорок первом первою пулей сражен?
Зарыдает ровесница, мать на пороге забьется, -
у погодков моих ни стихов, ни покоя, ни жен.

Кто вернется - долюбит? Нет! Сердца на это не хватит,
и не надо погибшим, чтоб живые любили за них.
Нет мужчины в семье - нет детей, нет хозяина в хате.
Разве горю такому помогут рыданья живых?

Нас не нужно жалеть, ведь и мы никого б не жалели.
Кто в атаку ходил, кто делился последним куском,
Тот поймет эту правду, - она к нам в окопы и щели
приходила поспорить ворчливым, охрипшим баском.

Пусть живые запомнят, и пусть поколения знают
эту взятую с боем суровую правду солдат.
И твои костыли, и смертельная рана сквозная,
и могилы над Волгой, где тысячи юных лежат, -
это наша судьба, это с ней мы ругались и пели,
подымались в атаку и рвали над Бугом мосты.

...Нас не нужно жалеть, ведь и мы никого б не жалели,
Мы пред нашей Россией и в трудное время чисты.

А когда мы вернемся, - а мы возвратимся с победой,
все, как черти, упрямы, как люди, живучи и злы, -
пусть нами пива наварят и мяса нажарят к обеду,
чтоб на ножках дубовых повсюду ломились столы.

Мы поклонимся в ноги родным исстрадавшимся людям,
матерей расцелуем и подруг, что дождались, любя.
Вот когда мы вернемся и победу штыками добудем -
все долюбим, ровесник, и работу найдем для себя.

(60 лет советской поэзии.
Собрание стихов в четырех томах.
Москва, "Художественная Литература", 1977)С. Гудзенко.

Мне нравятся стихи Друниной

1.Мы легли у разбитой ели,
Ждем, когда же начнет светлеть.
Под шинелью вдвоем теплее
На продрогшей, сырой земле.

- Знаешь, Юлька, я против грусти,
Но сегодня она не в счет.
Дома, в яблочном захолустье,
Мама, мамка моя живет.

У тебя есть друзья, любимый.
У меня лишь она одна.
Пахнет в хате квашней и дымом,
За порогом бурлит весна.

Старой кажется: каждый кустик
Беспокойную дочку ждет
Знаешь, Юлька, я против грусти,
Но сегодня она не в счет.

Отогрелись мы еле-еле,
Вдруг приказ: «Выступать вперед! »
Снова рядом в сырой шинели
Светлокосый солдат идет.

2. С каждым днем становилось горше.
Шли без митингов и замен.
В окруженье попал под Оршей
Наш потрепанный батальон.

Зинка нас повела в атаку.
Мы пробились по черной ржи,
По воронкам и буеракам,
Через смертные рубежи.

Мы не ждали посмертной славы,
Мы со славой хотели жить.
Почему же в бинтах кровавых
Светлокосый солдат лежит

Ее тело своей шинелью
Укрывала я, зубы сжав.
Белорусские хаты пели
О рязанских глухих садах.

3. Знаешь, Зинка, я против грусти,
Но сегодня она не в счет.
Дома, в яблочном захолустье
Мама, мамка твоя живет.

У меня есть друзья, любимый
У нее ты была одна.
Пахнет в хате квашней и дымом,
За порогом бурлит весна.

И старушка в цветастом платье
У иконы свечу зажгла
Я не знаю, как написать ей,
Чтоб она тебя не ждала.

У неё множество хороших, но этот самый лучший