Игра в бисер. Портрет лирической героини (жен. род) в поэзии и прозе. Жизнь.

Я научилась просто, мудро жить,
Смотреть на небо и молиться Богу,
И долго перед вечером бродить,
Чтоб утомить ненужную тревогу.

Когда шуршат в овраге лопухи
И никнет гроздь рябины желто-красной,
Слагаю я веселые стихи
О жизни тленной, тленной и прекрасной.

Я возвращаюсь. Лижет мне ладонь
Пушистый кот, мурлыкает умильней,
И яркий загорается огонь
На башенке озерной лесопильни.

Лишь изредка прорезывает тишь
Крик аиста, слетевшего на крышу.
И если в дверь мою ты постучишь,
Мне кажется, я даже не услышу.

Вероника Тушнова
ЧЕРЕМУХА

Дурманящей, росистой чащею
черемуха —
дыши, гляди,
ласкай, ломай.. .
И боль щемящая, —
как мало весен впереди!
А стоит ли уж так печалиться,
прощаясь с миром дорогим?
Ничто на свете не кончается,
лишь поручается другим.
Другим любовь моя завещана,
в других печаль моя горька.. .
Сто тысяч раз
другая женщина
все пронесет через века.
Ничто не пропадет, не минется.

Все праздничнее, все милей
цветет черемуха —
любимица
покойной матери моей.

Я больше не могу писать.. . такая тяжесть в голове.. .
все тело ломит, у меня жар.. . кажется, мне сейчас придется
лечь. Может быть, скоро все кончится, может быть, хоть раз
судьба сжалится надо мной, и я не увижу, как унесут мое
дитя.. . Я больше не могу писать.. . Прощай, любимый,
прощай, благодарю тебя. Все, что было, было хорошо, вопреки
всему.. . я буду благодарна тебе до последнего вздоха. Мне
хорошо - я сказала тебе все, ты теперь знаешь, нет, ты
только догадываешься, как сильно я тебя любила, и в то же
время моя любовь не ложится бременем на тебя. Тебе не будет
недоставать меня - это меня утешает. Ничто не изменится в
твоей прекрасной, светлой жизни.. . я не омрачу ее своей
смертью.. . это утешает меня, любимый.
Но кто.. . кто будет посылать тебе белые розы ко дню
твоего рождения? Ах, ваза опустеет, легкое дуновение моей
жизни, раз в год овевавшее тебя, - развеется и оно!
Любимый, послушай, я прошу тебя.. . это моя первая и
последняя просьба к тебе.. . исполни ее ради меня: каждый
год, в день твоего рождения - ведь это день, когда думают о
себе, - покупай розы и ставь их в синюю вазу. Делай это,
любимый, делай это так, как другие раз в году заказывают
панихиду по дорогой им усопшей. Но я больше не верю в бога
и не хочу панихид, я верю только в тебя, я люблю только тебя
и жить хочу только в тебе.. . ах, только один раз в году,
незаметно и неслышно, как я жила подле тебя.. . Прошу тебя,
исполни это, любимый.. . это моя первая просьба к тебе и
последняя.. . благодарю тебя.. . люблю тебя, люблю.. .
прощай.. .

Цвейн. Письмо незнакомки

Е. Чижова
«Время женщин»

«… Ясли на балансе – завод персоналу доплачивает. Да и мамки к праздникам носят – кто конфеток, кто чулки. Носить-то носила, а как спросишь? Грудничков много, а нянька одна. То мокрая наорется, то животик схватит. Умаялась с больничного на больничный. И выписывали, конечно, по среднему: разве сравнишь, когда с выработки.
Сперва ничего. Температура подымется, лекарства накапаешь. День-другой, и спадает. Потом уж судороги начались. Посинеет, закатится вся. Глаза мутные, белые. Все, сердце замрет, кончается. Решилась в деревню отдать. Мать еще жива была. Тут старухи и явились. Легли костьми.
У самих – никого. Мужья-дети сгинули, поумирали. И внуков нету. Иди, говорят, работай. Неужто не вырастим втроем?
Так и повелось: сама на работу, с работы – по магазинам, там отстоять, тут отстоять, и дома вроде прислуги. Постирать на всех, убрать, сготовить. Пенсии у них – слезы. Свои приходится докладывать. Зато дите как принцесса. Почитай, три няньки на одну – и присмотрена, и причесана. Гуляют, книжки читают. Учат, кому сказать, по-французски.
Девка умная – одно слово, городская. Картинки все рисует. Буквам в четыре года выучилась. Понимает все. Только не говорит. Пять лет, шестой, а все молчком.
Так ведь сама и виновата. Молчала до последнего, пока живот не полез. Беременных-то у нас переводят. Принесешь с консультации справку, заберут из вредного. Кого в уборщицы поставят, кого на склад. Мужним – что? Они в своем праве. А тут – как признаешься? Стыд.. .
Раньше, до указа – ни-ни. Не убереглась – рожай. Да девок наших разве удержишь – чуть что, тайно избавлялись. Одна, говорили, прямо заладила. Мужики смеялись: вот паразитка, цельную бригаду извела. А ей хоть бы что – отлежится и опять за свое. А две, рассказывали, померли. Вроде заражение крови. Указ-то вышел – теперь пожалуйста: ходи хоть каждый год. Страшно, конечно: по живому режут. Да делать нечего – решилась.
В больницу пришла, а доктор: «Поздно. Срок большой. Теперь рожай» .
Таблеток в аптеке купила. Выпью, думаю, может, скину. Неделю пила. Куда там.. .
Три года исполнилось, повела в поликлинику. Докторша рот смотрела, картинки на столе раскладывала. Так, говорит, все нормально. Слышит. Понимает. Это у нее задержка развития. Ждать надо – может, заговорит.
Сказала, профессор есть в Москве. Ехать, снова деньги. А где ж их взять, думаю? И так от зарплаты до аванса.. .
По первости плакала все: ох, вырастет уродом.. . Ни в школу, ни в лагерь. А главное, без семьи. Кто ее замуж возьмет – немую? Век прокукует пустоцветом. Разве что немого найдет, себе под стать.
Старухи, спасибо им, утешали. На все божья воля. Придет время, заговорит. А бывает, идешь по улице. Кругом дети чужие – разговорчивые. Сердце кровью обольется. Отвернешься, слезы сглотнешь.
Старухи наставляют: там, на работе-то – молчи. Спросят, отвечай: хорошо все. У людей языки длинные, дурные. Все беды от языков. В глаза посочувствуют, а меж собой, кто их знает? Ославят. Оговорят.
Все беды от языков. В глаза посочувствуют, а меж собой, кто их знает? Ославят. Оговорят.
– Щи кислые будете?
Будут. Суп полезно. Вчера хороший кусочек взяла – в гастрономе, на площади. Грудинка. Это они любят, с жирком. А то еще с косточкой. Хорошо, когда мозговая. «Мозги, – велят, – ребенку выбей. Мы уж чего... »
– В тазах у меня.. . Там, в углу. Бельишко замочено. Теперь уж вечером постираю, после смены.
Про старух ведь так и не знают. Сказала: мать выписала из деревни, она и смотрит. Зоя Ивановна тоже спрашивала. Нет, говорю, дома не болеет. А она: пока ясельная – ничего, подрастет, в садик надо – в коллектив. Дескать, в школу пойдет, трудно будет. С непривычки. Подумала-подумала, может, и вправду с детьми-то свободнее. Разыграется, разговорится. Старухи не дали. Пусть, говорят, дома. Успеет намучиться. Теперь вот новое удумали: в театр… »

С утра проснувшись – улыбнитесь

И начинайте просто жить,

Не ждите радостных событий,

Их может вовсе и не быть.

Но вас радушно душ обнимет,

Вам чайник песенку споет,

Вас дверь пропустит, лифт поднимет,

Вам ветер волосы взобьёт.

Мелькнет, возможно, чей-то профиль,

Античный, вытянутый в нить,

Хрустящий жареный картофель

Вы можете в ларьке купить.

Возможно ляжет первопуток,

Вы станете по пустякам

Весь день из автоматных будок

Звонить друзьям и облакам.

И очень-очень может статься,

Что бестолковый этот день,

Весь – будничная дребедень,

Вам будет вечно вспоминаться. (Н. Григорьева)

"-- Даму, которую вы всегда прячете от нас, --сказала фрау Залевски, --
можете не прятать. Пусть приходит к нам совершенно открыто. Она мне
нравится.
-- Но вы ведь ее не видели, --возразил я.
-- Не беспокойтесь, я ее видела, --многозначительно заявила фрау
Залевски. --Я видела ее, и она мне нравится. Даже очень. Но эта женщина не
для вас!
-- Вот как?
-- Нет. Я уже удивлялась, как это вы откопали ее в своих кабаках. Хотя,
конечно, такие гуляки, как вы.. .
-- Мы уклоняемся от темы, --прервал я ее.
Она подбоченилась и сказала:
-- Это женщина для человека с хорошим, прочным положением. Одним
словом, для богатого человека! " (Э. М. Ремарк "Три товарища")

В полном разгаре страда деревенская.. .
Доля ты! - русская долюшка женская!
Вряд ли труднее сыскать.
Не мудрено, что ты вянешь до времени,
Всевыносящего русского племени
Многострадальная мать!.. .

Ольга Берггольц - "Песня"

Знаю, чем меня пленила
жизнь моя, красавица, —
одарила страшной силой,
что самой не справиться.

Не скупилась на нее
ни в любви, ни в бедах я, —
сердце щедрое мое
осуждали, бедные.

Где ж им счастье разгадать
ни за что, без жалости
все, что было, вдруг отдать
до последней малости.

Я себя не берегла,
я друзей не мучила.. .
Разлетелись сокола.. .
Что же, может, к лучшему?

Елка, елка, елочка,
вершинка — что иголочка,
после милого осталась
только поговорочка.

Знаю, знаю, чем пленила
жизнь моя, красавица, —
силой, силой, страшной силой.
Ей самой не справиться.

Лишите и хлеба, и крова,
утешусь немногим в пути.
Но слово, насущное слово
дайте произнести!
Заройте, как жонку Агриппку,
на площади в Вологде, но
души моей грустную скрипку
не закопать всё равно!
Зачем же стараетесь всуе,
какая вам в том корысть
и трепетную, и живую
душу мою зарыть
спокойно, упорно, умело,
согласно чинам и уму?
Зачем оставляете тело?
Оно без души ни к чему!
От боли мне нет исцеленья,
вину свою ввек не простить,
но нет тяжелей преступленья,
чем пО миру тело пустить
без воли, без веры, без жизни,
покорное дням и судьбе.
Как будто печальная тризна,
поминки самой по себе.
Как страшно! Но я ведь любима
была и любима сейчас,
поэтому неуязвима,
неуязвима для вас!
Душа, истомленная горем,
любовью к живому жива.
И горе мы с ней переборем,
и боль переплавим в слова.
Но прежде, чем буду готова
сказать всему миру: "Прости! ",
всей жизни насущное слово
дайте произнести.

Л. Дербина

По лабиринтам улиц где-то бродит лето,
И солнце чертит тени по углам.
А за фасадами с парадным белым цветом —
Изнанка формы, мира пыльный хлам.
Когда ты думаешь, что стал чуть ближе к цели —
На самом деле ты идёшь назад.
Лишь в облетающей цветением метели
Познаешь — был прекрасен вешний сад.
Шероховатости песка исправят волны,
На ровной глади след ноги — изъян.
Началом утра называться может полночь.
И долей правды может стать обман.
Остановись, попробуй быть самим собою,
Прислушайся к течению времён.
Сливаясь истинно с вселенской пустотою,
Прими существования закон.. .
По лабиринтам улиц где-то бродит лето.
А где-то осень, сплин, холодный дождь.
Но то же солнце озаряет тёплым светом
Условный мир, в котором ты живёшь.

— Но вы так и не рассказали, о чем же пьеса?

— О, это… ну, право, не знаю… Это о молодом человеке из
простой рабочей семьи. Он пишет книгу, и книга становится бестселлером, а он
становится вроде бы знаменитостью — он уже и на телевидении и все такое прочее.
А затем он связывается с киношниками и все богатеет и богатеет и становится все
отвратительнее и отвратительнее, пьет, меняет одну за другой любовниц — в
общем, живет в полное удовольствие. А в конце, конечно, все это рушится, как
карточный домик, и кончает он там, где начинал — в материнском доме, на кухне,
сидя перед своей старой машинкой с чистым листом бумаги. Я понимаю, может быть,
довольно избитый сюжет, но жизненный и трогательный, и язык очень современный.

— Вам кажется, она пойдет?

— Просто не представляю, что она может провалиться. Но,
конечно, у меня к ней особое отношение.

— А кого играете вы?

— А-а, я всего лишь одна из многочисленных девиц.
Правда, отличаюсь от них, потому что беременна.

— Очаровательно, — пробормотала себе под нос
Джейн.

— Но ничего отталкивающего, грязного там нет. Ни
чуточки, — заверила ее Дина. — Когда я первый раз прочла пьесу, то не
знала, смеяться мне или плакать. Просто жизнь как она есть, так я считаю.

"Поднявшись однажды утром на чердак за какой-то вещью, она случайно открыла сундук, наполненный старыми календарями; их хранили по обычаю многих деревенских жителей.
Ей показалось, что самые годы ее прошлой жизни встают перед нею, и странное, смутное волнение охватило ее при виде этих квадратов картона.
Она взяла их и унесла вниз, в столовую. Тут были всякие, большие и маленькие; она принялась раскладывать их на столе по годам. Внезапно ей попался первый из них, тот, который она привезла в Тополя.
Она долго смотрела на него, на зачеркнутые ее рукой числа в утро ее отъезда из Руана, на следующий день после выхода из монастыря. И она заплакала. Она плакала скорбными, скудными слезами, жалкими слезами старухи, оплакивающей свою несчастную жизнь, запечатленную в этих кусочках картона.
Внезапно у нее мелькнула мысль, ставшая вскоре жестокой, неотступной, неотвязной манией. Ей непременно нужно было восстановить день за днем все, что она делала в жизни.
Она развесила по стенам эти пожелтевшие квадраты картона и проводила целые дни, уставив взгляд на какой-нибудь из них и припоминая: «Что со мной случилось в том месяце? »
Она подчеркивала памятные даты своей истории и восстанавливала таким образом некоторые месяцы целиком, припоминая один за другим, сочетая и связывая между собой все мелкие факты, предшествовавшие крупному событию и последовавшие за ним.. .
А иногда она забывала на миг, что она стара, что впереди ее не ждет ничего, кроме недолгих мрачных и одиноких лет, что пройден весь ее путь; и она, как прежде, как в шестнадцать лет, строила планы, отрадные сердцу, рисовала заманчивые картины будущего И вдруг жестокое сознание действительности обрушивалось на нее; она вставала, вся согнувшись, как будто на нее свалилась тяжесть и перебила ей поясницу, и уже медленнее шла по направлению к дому, бормоча про себя: «Ах, безумная, безумная старуха!»... "

Мне грустно на тебя смотреть,
Какая боль, какая жалость!
Знать, только ивовая медь
Нам в сентябре с тобой осталась.

Чужие губы разнесли
Твоё тепло и трепет тела.
Как будто дождик моросит
С души, немного омертвелой.

Ну что ж! Я не боюсь его.
Иная радость мне открылась.
Ведь не осталось ничего,
Как только желтый тлен и сырость.

Ведь и себя я не сберег
Для тихой жизни, для улыбок.
Так мало пройдено дорог,
Так много сделано ошибок.

Смешная жизнь, смешной разлад.
Так было и так будет после.
Как кладбище, усеян сад
В берез изглоданные кости.

Вот так же отцветем и мы
И отшумим, как гости сада.. .
Коль нет цветов среди зимы,
Так и грустить о них не надо.