посоветуйте сильный стих о войне)

Январь сорок третьего года.

Бомбёжка. Метель. Сталинград.

Несутся в Германию письма

Замёрзших немецких солдат.

Читают в далёких квартирах:

«Пришлите кальсонов и гетр.

Мы прошагали полмира,

Но здесь не пройти километр.

Мы загнанные, как волки.

Едва стоим на ногах.

На тракторном, Красном, у Волги

Нас бьют в подвалах, в цехах.

Они сумасшедшие просто!

Такого нету нигде!

Стреляешь – а он, как апостол,

В атаку идёт по воде.

Приказ их подобен бреду,

И это страшный приказ.

За Волгой земли для них нету,

Но нету её и для нас.

Мы помним, как с бравурным пением

Втоптали Европу в грязь,

Как жгли города и селения -

По ходу, с брони, веселясь…

Как ползали все, будто стадо…

И вот наказал нас за то

Обычный солдат Сталинграда,

Расстрелянный в решето».

Двадцать первый век - на поле боя

До сих пор защитники стоят

В виде гордых каменных героев.

Часто думаю я почему-то,

Приходя на Мамаев Курган,

Очень скоро настанет минута,

И последний придёт ветеран.

И эпоха в руке у него

В одноразовом мятом стаканчике

Завершится. И встретят его

Сослуживцы - седые мальчики.

Они все его выйдут встречать

На своём небесном параде

И дыры в груди – как клеймо, как печать:

«Я был в Сталинграде!», «Я был в Сталинграде!»

Вместе с ними – лёгкий, словно пух, -

Полетит он, сверху наблюдая.

Не святой, а просто русский дух

Над Курганом имени Мамая,

Как внизу идёт земной парад,

Как цветы к подножьям возлагают,

Про Мать - Родину всё верно говорят,

Только одного не понимая:

То, что меч огромный нужен ей

Не за тем, чтоб где-то люди ужаснулись,

А держать повыше от людей -

Чтобы никогда не дотянулись.

То, что меч огромный нужен ей

Не за тем, чтоб где-то люди ужаснулись,

А держать повыше от людей -

Чтобы никогда не дотянулись…

И невыносимо ей стоять.

Гаснет вера с поколением каждым,

Что не будут больше убивать,

Может быть, когда-нибудь однажды…

Игорь Растеряев

Под гневным напором советских частей
Фашисты в безумстве зверином
Оставили в доме голодных детей,
А стены облили бензином...
Мордатый фельдфебель - отпетый палач
Спокойно поджег эту хату...
И вот необычный надрывистый плач
В бою услыхали ребята...
А вечером двух белокурых мальцов
Кормили и грели солдаты...
Рискуя собою, боец Воронцов
Их вынес из рухнувшей хаты...

"Жди меня"- Константин Симонов. А ещё сильнее его же - "Открытое письмо женщине из г. Вичуга"

ИСТОРИЯ ЛЮБВИ
Стихи: Михаил Шелехов

Он в атаку пошел, он не знал ничего,
а попал под обстрел, как на чай к сатане.
Персонально из пушки стреляли в него,
видно, очень понравился той стороне.

Как собрали его – по кускам, по частям –
и снесли в медсанбат, он на ладан дышал!
Но сестрицу увидел хорошую там
и, буквально в могиле, к ней клеиться стал.

– У меня организм, – он кричал, – пулемет!
Я тебя уведу, я тебя украду!
Мы с тобою закатим такой Новый год,
никаким проституткам не снилось в аду…

И сказала ему медсестра по культям,
что поскольку снарядом его разнесло,
надо резать и душу доверить врачам.
Если Бог не спасет, то спасет ремесло.

Он шептал неприличные байки сестре
и бессильной рукой за колено хватал.
И никак его смерть не брала на заре,
и никак хлороформ его душу не брал.

Как гвоздями Христа, так ремнями его
прикрутили, распяли на паре досок!
И, как смертнику, чтобы не знал ничего,
нацепили на голову грязный мешок.

И пока его резали – все, кто хотел, –
и бросали в ведро его бренную плоть,
он зубами прогрыз свой мешок и – глядел,
но сестру заслонял от солдата Господь.

– Отойди! – он хрипел и таращил белок.
И Господь отходил. И на место его
приходил сатана, чтобы парень не мог
медсестру соблазнить и не знал ничего.

Заорал он: – Снимите свой драный мешок!
Не хватало ослепнуть по вашей вине… –
Но хирург запихнул в него пару кишок
и поставил скобы на дырявой спине.

Поломали пилу, хлороформ извели,
кровь текла из него, как вода – в решето.
Медицинские братья на двор сволокли
две руки, две ноги и еще кое-что.

Он в мешке поседел, он на свет поглядел
и увидел сестру и ее красоту.
– Приходи ко мне вечером! – он прохрипел, –
я тебя уведу, я тебя украду.

И когда уходил навсегда поутру,
как младенец в пеленки, завернут в бинты,
он увел за собой полковую сестру
по причине великой ее красоты.

дер швайнтус Гитлег
ибиттер ахнунг
ональным сегсом
ни занимался
***
и был ни прав

Муса Джалиль

ВАРВАРСТВО

Они их собрали, спокойно до боли,
Детишек и женщин… и выгнали в поле.
И яму себе эти женщины рыли.
Фашисты стояли, смотрели, шутили…

Затем возле ямы поставили в ряд
Измученных женщин и хилых ребят.
Поднялся наверх хищноносый майор,
На этих людей посмотрел он в упор.

А день был дождливый,
Касалися луга свинцовые тучи,
Толкая друг друга.
Своими ушами я слышал тогда,
Как реки рыдали, как выла вода…

Кричали ручьи, словно малые дети…
Я этого дня не забуду до смерти.
И солнце сквозь тучи (я видел все это!)
Рыдая, ласкало детей своим светом.

…Но звук автомата сумел вдруг прервать
Проклятье, что бросила извергам мать!
У сына дрожали ручонки и губки.
Он плакал в подол ее выцветшей юбки.

Всю душу ее на куски разрывая,
Сын будто кричал уже все понимая:
«Стреляют! Укрой!
Не хочу умирать!»
Нагнувшись, взяла его не руки мать,

Прижала к груди:
«Ну не бойся, сейчас
Не будет на свете, мой маленький, нас…
Нет, больно не будет… мгновенная смерть…
Закрой только глазки, не надо смотреть.
А то палачи закопают живьем
Нет, лучше от пули мы вместе умрем».

Он глазки закрыл, пуля в шею вошла…
Вдруг молния два осветила ствола
И лица упавших белее чем мел…
И ветер вдруг взвизгнул, и гром загремел.

Пусть стонет земля,
Пусть рыдает крича;
Как магма, слеза
Будет пусть горяча.

Планета, живёшь миллионы ты лет,
Лесам и озёрам числа твоим нет,
Но видела ль ты хоть единственный раз,
Позорнее случай, чем тот, что сейчас?

Страна моя, правда на знамени алом,
Омыто слезами то знамя не мало:
Огнями той правды, гони палачей,
За детскую кровь и за кровь матерей.

Булат Окуджава.

Мальчик, говорят - продолжатель рода.
Без него, говорят - захиреет род.
А продолжателю рода уготована рота,
в которую когда-нибудь он попадет.

Мама вскрикнет жалобно: Ах, не надо!
Папа горько сморщится: Хватит, мать.
А мальчик будет бравым лейтенантом
вдоль да по улице шагать.. .

Девченке, говорят, той намного проще:
найдет себе мужа, как ни глупа.
Свекровь, говорят, пострашнее тещи,
но свекровь веселее, чем солдатская судьба.

Вот потянутся однажды почтальоны по лужам -
война обожает получать по счетам.
Был муж, да вышел. Нет больше мужа,
только слезы катятся по щекам.

И вот так, без отца, не утерты сопли -
Ты ему уши-то покруче нарви! -
машет пацан деревянною саблей -
Тоже на войну, дурак, норовит.

Сергей Михалков
Детский ботинок (1944)

Занесенный в графу
С аккуратностью чисто немецкой,
Он на складе лежал
Среди обуви взрослой и детской.

Его номер по книге:
«Три тысячи двести девятый» .
«Обувь детская. Ношена.
Правый ботинок. С заплатой... »

Кто чинил его? Где?
В Мелитополе? В Кракове? В Вене?
Кто носил его? Владек?
Или русская девочка Женя?. .

Как попал он сюда, в этот склад,
В этот список проклятый,
Под порядковый номер
«Три тысячи двести девятый» ?

Неужели другой не нашлось
В целом мире дороги,
Кроме той, по которой
Пришли эти детские ноги

В это страшное место,
Где вешали, жгли и пытали,
А потом хладнокровно
Одежду убитых считали?

Здесь на всех языках
О спасенье пытались молиться:
Чехи, греки, евреи,
Французы, австрийцы, бельгийцы.

Здесь впитала земля
Запах тлена и пролитой крови
Сотен тысяч людей
Разных наций и разных сословий.. .

Час расплаты пришел!
Палачей и убийц - на колени!
Суд народов идет
По кровавым следам преступлений.

Среди сотен улик -
Этот детский ботинок с заплатой.
Снятый Гитлером с жертвы