Можете привести пример стиха который тронул вашу душу, про любовь или про жизнь, дружбу и т. д

Было весело.
Было пьяно.
Было душно, как в парнике.. .
Шестьдесят свечей
засияло
на торжественном пироге.

Длилось время.
Сменялись тосты,
и приканчивалась икра.. .
Багровея,
бухгалтер толстый
постоянно кричал:
"Ура!.. "
Постаревшая примадонна,
плотно севшая на кровать,
повторяла хозяйке дома:
"Дура!
Годы надо
Скрывать... "
Лысый дядя хвалил жаркое
и, задрав подбородок вверх,
лепетал чего-то такое
про коротенький бабий век.

А хозяйка, вникая в речи,
не сердилась,
не горевала.
Наклонившись, тушила свечи,
будто каждую
целовала.

Роберт Рождественский

-----------------

Есть три эпохи у воспоминаний.
И первая - как бы вчерашний день.
Душа под сводом их благословенным,
И тело в их блаженствует тени.
Еще не замер смех, струятся слезы,
Пятно чернил не стерто со стола -
И, как печать на сердце, поцелуй,
Единственный, прощальный, незабвенный...
Но это продолжается недолго...
Уже не свод над головой, а где-то
В глухом предместье дом уединенный,
Где холодно зимой, а летом жарко,
Где есть паук и пыль на всем лежит,
Где истлевают пламенные письма,
Исподтишка меняются портреты,
Куда как на могилу ходят люди,
А возвратившись, моют руки с мылом,
И стряхивают беглую слезинку
С усталых век - и тяжело вздыхают...
Но тикают часы, весна сменяет
Одна другую, розовеет небо,
Меняются названья городов,
И нет уже свидетелей событий,
И не с кем плакать, не с кем вспоминать.
И медленно от нас уходят тени,
Которых мы уже не призываем,
Возврат которых был бы страшен нам.
И, раз проснувшись, видим, что забыли
Мы даже путь в тот дом уединенный,
И задыхаясь от стыда и гнева,
Бежим туда, но (как во сне бывает)
Там все другое: люди, вещи, стены,
И нас никто не знает - мы чужие.
Мы не туда попали... Боже мой!
И вот когда горчайшее приходит:
Мы сознаем, что не могли б вместить
То прошлое в границы нашей жизни,
И нам оно почти что так же чуждо,
Как нашему соседу по квартире,
Что тех, кто умер, мы бы не узнали,
А те, с кем нам разлуку Бог послал,
Прекрасно обошлись без нас - и даже
Все к лучшему...

Анна Ахматова.

Деточка, забей! Я прошла через это...
Мальчики взрослеют, как ни крути.
Бьют словами искренно, опрометчиво,
будто бы три жизни ещё впереди.
Ты стоишь и кутаешь горло, мысли;
боль - колючей проволокой изнутри,
ты стоишь и думаешь "мы зависим... ".
Но, зависишь ты! что ни говори.
Потому, что долго невыносимо
будешь ощущать ледяным свинцом
в самой тёплой впадинке на затылке
его пальцы, сцепленные в кольцо.
Будешь тёмной ночью сидеть на кухне,
силясь в сотый раз закурить тоску..
мир твой пел капелью и разом рухнул,
как песочный замок на берегу.
Дальше?..
Дальше - больше: бежишь от мыслей,
примеряешь платье, за платьем - лицо.
Он успел жениться, ты - зубы стиснуть,
и уже зовёшь его подлецом.
Ты не вспоминаешь про "я завишу... ",
будто бы и было - не чувство - хлам.
Как всё повернулось.. он пишет письма,
ты, не открывая, - ссылаешь в спам.
А потом встречаешь его: в переулке,
в ресторане или не важно где;
сердце не саднит и не бьётся гулко -
вот и отвисела ты на кресте...

Он, конечно, рад бы...
Да вот не знает -
Девочки взрослеют, как ни крути.
Бьют словами искренно, их спасает
то, что - девять жизней,
и все - впереди!

В авто,
последний франк разменяв.
— В котором часу на Марсель?—
Париж
бежит,
провожая меня,
во всей
невозможной красе.
Подступай
к глазам,
разлуки жижа,
сердце
мне
сантиментальностью расквась!
Я хотел бы
жить
и умереть в Париже,
если 6 не было
такой земли —
Москва.

Про любовь... из выстраданного ))))

Я в жизни лучше не видел мужчины.
Красив, обоятелен, и умён.
И каждое утро.
Без всякой причины.
Из зеркала мне, улыбается ОН.

онегин. поминутно видеть вас повсюду следовать за вами....

И в том, что сломалась мотыга.
И в том, что распалась телега,
И что на печи - холодрыга,
А двор не видать из-под снега,
Виновны варяги, Расстрига,
Хазары, наплыв печенега,
Татаро-монгольское иго,
Татаро-монгольское эго...

ЯпоэтзовусьНезнайкаотменявамбалалайка

МУДРЫЙ СТИХ ПРО ЛЮБОВЬ

И не винтики, не кирпичики
В Ленинграде теперь не поют.
А поют теперь песню новую,
Но на этот мотив создают.

Ох, друзья мои, расскажу я вам,
Какой случай был в прошлом году,
Как на кладбище Митрофановском
Отец дочку зарезал свою.

Отец, дочь и мать жили счастливо,
Но изменчива злая судьба,
Над сироткою надсмеялася -
Мать в сырую могилу легла.

Отец дочь любил после матери,
Но недолго была благодать.
Он нашёл себе жену новую -
Надя, Надя, вот будет нам мать.

Неродная мать возненавидела
Малолетнюю крошку сперва,
Но ничем её не обидела,
Только мужу задачу дала.

Ты убей её иль в детдом отдай,
Только сделай как можно скорей,
А не сделаешь - я уйду тогда -
И одна заживу веселей.

Мысли зверские пали в голову,
Перестал отец дочку любить.
В детский дом отдать было совестно,
И решил отец дочку убить.

Жаркий день стоял, духота кругом.
Ей хотелось могилку убрать,
Ей идти с отцом не хотелося,
Но хотелось проведать ей мать.

Жаркий день стоял, пахло зеленью,
Она стала цветочки там рвать,
Сердце девочки гибель чуяло,
Вдруг отец - Надя, Надя - стал звать.

Подойди ко мне, дочка милая,
Мне тебе что-то надо сказать.
Подошла к нему, лицо бледное,
Отец дочку схватил, начал жать.

И чтоб крик её не мешал ему,
И на помощь людей не дал звать,
Блеснул нож в руках палача-отца,
И он стал свою дочь убивать.

И кровь алая по земле бежит,
И над трупом убивец стоит.
Ты, родная дочь, иди к матери,
Ты мешаешь на свете мне жить.

Вырыл ямочку неглубокую,
Туда дочь он свою положил,
Забросал скорей землёй чёрною
И быстрей домой укатил.

Он пришёл домой, будто сам не свой,
Глаза точно у зверя блестят,
На руках своих видит кровь её,
Мысли страшные в душу летят.

А жена к нему ласкается,
Будем жить теперь вечно с тобой.
Пусть лежит она там спокойненько,
Ты о дочке забудь, милый мой.

Но недолго шла жизнь весёлая,
Вдруг соседи, давай замечать,
И спросили их - где же Надечка,
Почему же её не видать.

Раз избил жену он безжалостно,
И прогнал он красотку свою.
Запер дверь на ключ, не пускал её -
Мне не надо такую жену.

Утром раненько он с лопаточкой
К Митрофаново быстро пошёл.
И ходил-бродил, как потерянный,
Пока дочки могилку нашёл.

Откопал её, истощённую,
И на травку её положил.
На колени упал, долго плакал он
И к работе своей приступил.

Смастерил ей гроб он из ящика,
Туда дочь он свою положил.
Вырыл ямочку он глубокую
И навеки её схоронил.

А потом пошёл сам в милицию
И там всё обо всём рассказал -
Как убил он дочь свою родную
И на кладбище как закопал.

А милиция поняла со слов,
И его посадили в тюрьму.
И недолго с ним там возилися,
Десять годиков дали ему.

А красавица где-то шляется,
На свиданья к нему не идёт,
А родная дочь всё является,
Днём и ночью покой не даёт.

Два креста стоят над могилою,
Это дочка и мама лежат.
Отец - зверь такой, ради женщины
Дочь родную решился убить.

Я кончаю петь рассказ жалобный,
И хочу я всем это сказать -
Как у вас умрёт жена первая,
Мать другую детям уж не брать.

Сокурсник -филолог сочинил сто лет назад, а я запомнила:

Глаза, изгиб бедра -
Противоречье...
Я полюбил, я разлюбил -
Но не замечен...

Могу. Меня Ронсар пробил в душу в своё время: через Левика и Парина в основном. И был случай в моей жизни, что я познакомился с потрясающе красивой девочкой, прочитав ей на память "Стансы" Ронсара: обращаясь со всем чувством лично к ней. У неё глаза разъехались в разные стороны, ошеломлена была: но не отпугнута, а наоборот! А через какое-то время я ей подарил сборник Ронсара, а на тех самых "Стансах" вложил распечатку моих первых стихов к ней... И стал с тех пор стишками баловаться изредка: интересно оказалось!

===== Пьер де Ронсар. Стансы =====

Если мы во храм пойдём —
Преклонясь пред алтарём,
Мы свершим обряд смиренный,
Ибо так велел закон
Пилигримам всех времен
Восхвалять творца вселенной.

Если мы в постель пойдём,
Ночь мы в играх проведём,
В ласках неги сокровенной,
Ибо так велит закон
Всем, кто молод и влюблён,
Проводить досуг блаженный.

Но как только захочу
К твоему припасть плечу,
Иль с груди совлечь покровы,
Иль прильнуть к твоим губам,—
Как монашка, всем мольбам
Ты даёшь отпор суровый.

Для чего ж ты сберегла
Нежность юного чела,
Жар нетронутого тела?
Чтоб женой Плутона стать,
Чтоб Харону их отдать
У Стигийского предела?

Час пробьёт, спасенья нет —
Губ твоих поблекнет цвет,
Ляжешь в землю ты сырую,
И тогда я, мёртвый сам,
Не признаюсь мертвецам,
Что любил тебя живую.

Всё, чем ныне ты горда,
Всё истлеет без следа —
Щёки, лоб, глаза и губы,
Только жёлтый череп твой
Глянет страшной наготой
И в гробу оскалит зубы.

Так живи, пока жива,
Дай любви её права, —
Но глаза твои так строги!
Ты с досады б умерла,
Если б только поняла,
Что теряют недотроги.

О, постой, о, подожди!
Я умру, не уходи!
Ты, как лань, бежишь тревожно...
О, позволь руке скользнуть
На твою нагую грудь
Иль пониже, если можно!

=========================

Пой вопреки всему, наперекор природе,

Ударь по струнам, пой, сердцами овладей!
Спой песнь последнюю о гибнущем народе, —

Ее безмолвно ждет последний иудей.

<…>

Пой, пой в последний раз. От ярости зверея,

Они растопчут все, что создал твой народ,

В последний раз воспой последнего еврея, —

Евреев больше нет, и Бог их не спасет.

Пой — вопреки всему! Гляди померкшим взором

В пустые небеса, где прежде был Творец.

Взойди к ним по костям народа, о котором

Лишь ты поведаешь оставшимся, певец.

<…>

Кричите, мертвые, зарытые в траншеи,
Кого глодали псы, кто стал добычей рыб;

На весь кричите мир, убитые евреи,

Да оглушит живых немой предсмертный крик.

Земля не слышит вас. Небесная гробница

Безмолвна и черна. И солнца тоже нет.

Оно погасло, как фонарь в руке убийцы…

Погас и мой народ, дававший миру свет.

Николай Гумилёв «Портрет мужчины»

(Картина в Лувре работы неизвестного)

Его глаза — подземные озера,
Покинутые царские чертоги,
Отмечен знаком высшего позора,
Он никогда не говорит о боге.

Его уста — пурпуровая рана
От лезвия, пропитанного ядом,
Печальные, сомкнувшиеся рано,
Они зовут к непознанным усладам.

И руки, бледный мрамор полнолуний,
В них ужасы неснятого проклятья,
Они ласкали девушек-колдуний
И ведали кровавые распятья.

Ему в веках достался странный жребий
Служить мечтой убийцы и поэта,
Быть может, как родился он, на небе
Кровавая растаяла комета.

В его душе столетия обиды,
В его душе печали без названья,
За все сады Мадонны и Киприды
Не променяет он воспоминанья.

Он злобен, но не злобой святотатца,
И нежен цвет его атласной кожи,
Он может улыбаться и смеяться,
Но плакать... плакать больше он не может.