Подскажите стихотворение 60-90 годов, чтоб прям душу тронуло и чтоб было на три минуты

Со мной с утра не расставался Дождь.
— О, отвяжись! - я говорила грубо.
Он отступал, но преданно и грустно
вновь шел за мной, как маленькая дочь.

Дождь, как крыло, прирос к моей спине.
Его корила я:
— Стыдись, негодник!
К тебе в слезах взывает огородник!
Иди к цветам!
Что ты нашел во мне?

Меж тем вокруг стоял суровый зной.
Дождь был со мной, забыв про все на свете.
Вокруг меня приплясывали дети,
как около машины поливной.

Я, с хитростью в душе, вошла в кафе.
Я спряталась за стол, укрытый нишей.
Дождь за окном пристроился, как нищий,
и сквозь стекло желал пройти ко мне.

Я вышла. И была моя щека
наказана пощечиною влаги,
но тут же Дождь, в печали и отваге,
омыл мне губы запахом щенка.

Я думаю, что вид мой стал смешон.
Сырым платком я шею обвязала.
Дождь на моем плече, как обезьяна,
сидел.
И город этим был смущен.

Обрадованный слабостью моей,
он детским пальцем щекотал мне ухо.
Сгущалась засуха. Все было сухо.
И только я промокла до костей.

Но я была в тот дом приглашена,
где строго ждали моего привета,
где над янтарным озером паркета
всходила люстры чистая луна.

Я думала: что делать мне с Дождем?
Ведь он со мной расстаться не захочет.
Он наследит там. Он ковры замочит.
Да с ним меня вообще не пустят в дом.

Я строго объяснила: — Доброта
во мне сильна, но все ж не безгранична.
Тебе ходить со мною неприлично. —
Дождь на меня смотрел, как сирота.

— Ну, черт с тобой, — решила я, — иди!
Какой любовью на меня ты пролит?
Ах, этот странный климат, будь он проклят! —
Прощенный Дождь запрыгал впереди.

Хозяин дома оказал мне честь,
которой я не стоила. Однако,
промокшая всей шкурой, как ондатра,
я у дверей звонила ровно в шесть.

Дождь, притаившись за моей спиной,
дышал в затылок жалко и щекотно.
Шаги — глазок — молчание — щеколда.
Я извинилась: — Этот Дождь со мной.

Позвольте, он побудет на крыльце?
Он слишком влажный, слишком удлиненный
для комнат.
— Вот как? — молвил удивленный
хозяин, изменившийся в лице.

Признаться, я любила этот дом.
В нем свой балет всегда вершила легкость.
О, здесь углы не ушибают локоть,
здесь палец не порежется ножом.

Любила все: как медленно хрустят
шелка хозяйки, затененной шарфом,
и, более всего, плененный шкафом —
мою царевну спящую — хрусталь.

Тот, в семь румянцев розовевший спектр,
в гробу стеклянном, мертвый и прелестный.
Но я очнулась. Ритуал приветствий,
как опера, станцован был и спет.

Хозяйка дома, честно говоря,
меня бы не любила непременно,
но робость поступить несовременно
чуть-чуть мешала ей, что было зря.

— Как поживаете? (О блеск грозы,
смиренный в тонком горлышке гордячки!)
-Благодарю, — сказала я, — в горячке
я провалялась, как свинья в грязи.

(Со мной творилось что-то в этот раз.
Ведь я хотела, поклонившись слабо,
сказать:
— Живу хоть суетно, но славно,
тем более, что снова вижу вас.)

Она произнесла:
— Я вас браню.
Помилуйте, такая одаренность!
Сквозь дождь! И расстоянья отдаленность! —
Вскричали все:
— К огню ее, к огню!

— Когда-нибудь, во времени другом,
на площади, средь музыки и брани,
мы б свидеться могли при барабане,
вскричали б вы:
— В огонь ее, в огонь!

За все! За дождь! За после! За тогда!
За чернокнижье двух зрачков чернейших,
за звуки, с губ, как косточки черешни,
летящие без всякого труда!
Белла Ахмвдуллина "Сказка о дожде"
https://rustih.ru/bella-axmadulina-skazka-o-dozhde/

Роберт Рождественский

Баллада о красках

Был он рыжим,
как из рыжиков рагу.
Рыжим,
словно апельсины на снегу.
Мать шутила,
мать веселою была:
«Я от солнышка сыночка родила...»
А другой был чёрным-чёрным у неё.
Чёрным,
будто обгоревшее смолье.
Хохотала над расспросами она,
говорила:
«Слишком ночь была черна!..»
В сорок первом,
в сорок памятном году
прокричали репродукторы беду.
Оба сына, оба-двое, соль Земли —
поклонились маме в пояс.
И ушли.
Довелось в бою почуять молодым
рыжий бешеный огонь
и черный дым,
злую зелень застоявшихся полей,
серый цвет прифронтовых госпиталей.
Оба сына, оба-двое, два крыла,
воевали до победы.
Мать ждала.
Не гневила,
не кляла она судьбу.
Похоронка
обошла её избу.
Повезло ей.
Привалило счастье вдруг.
Повезло одной на три села вокруг.
Повезло ей.
Повезло ей!
Повезло!—
Оба сына
воротилися в село.
Оба сына.
Оба-двое.
Плоть и стать.
Золотистых орденов не сосчитать.
Сыновья сидят рядком — к плечу плечо.
Ноги целы, руки целы — что еще?
Пьют зеленое вино, как повелось...
У обоих изменился цвет волос.
Стали волосы —
смертельной белизны!
Видно, много
белой краски
у войны.
1972 год

Стремись в заоблачные выси...

Спеши, дорога коротка.

И ты пришел не на века -

на миг расцвета чувств и мысли.

И все, что было до тебя

Прими, как милостыню нищий.

Раздай ту радость, что отыщешь,

печали пряча и копя.

Поставь себе любой предел,

перешагни его... и снова,

И пусть в сердцах осядет слово,

которое сказать посмел.

Не позволяй лениться телу,

Уму не должно отдыхать.

И праздность вязкая опять

Вернет к начальному пределу.

Вгрызайся в мелочи и сны,

Ищи частиц элементарных

В природе, в измах элитарных,

Чтоб стали гении ясны.

Не уворуй чужих ключей,

Но постучись в любые двери

Предощущение проверить,

что корень истины - ничей.

Найдя в скелете мирозданья,

Который сам построил ты,

Ячейки черной пустоты,

Разрушь его до основанья.

Как муравей, начни опять

Искать гармонии единой.

Не утешайся половиной,

Где можно целое объять.

Будь у наитий в кабале,

Но поверяй их ритмом чисел.

Стремись в заоблачные выси,

Но стой при этом на земле.

А Дольский

Аксиома стрекозы

На левосторонних трассах,
на путях правосторонних,
на путях потусторонних,
там, где аксиома власти
машет огненною палкой,
в аксиомах «влево», «вправо»
жизнь я прожил не без риска.
Есть единственная правда —
аксиома самоиска.

Умирая, мне татарин,
высланный из Симеиза,
впившись в полумесяц миски
алюминиевой, в замызге
подарил это заклятье.

Но сказал: «Не будешь счастлив».

Это пишут на вершинах
снежный человек и Ницше,
на левосторонних книгах,
на правосторонних книгах,
на броске самоубийства,
на самопознанье наций
и на аксиоме Бога,
на губах авантюристки —
аксиома самоиска.

Но распятые ладони
аксиомы человека
путь указывали людям
то ли — влево, то ли — вправо...

21

Прости господи стояла
у машинного потока,
морща лобик новой мыслью.
Хмуро вглядывалась в диски.
Замирала вместо лейбла
изумрудная стрекозка
на малиновой скуле.

Прости господи, машины,
прости господи, летели.
Что ты в них искала? Прынца
в «Волге» папы? Или папу
с пачкой зелени искала?
Почему не подошел я?
С полчаса ты столбенела
в напряженке. Вдруг, зажмурясь
мол, ищите меня в волгах! —
Молча бросилась под тачку.
Среди тормозного визга
я ее не видел дрына.
Прости, Господи, таксиста!
Срок мотать за проститутку?
Прости, Господи, эпоху.
Прости, Господи, страну.

Голова в крови скакала
по шоссе, сверкнув стрекозкой.
Что кричал открытый ротик
рядом с отскочившим диском?

Ни молитвы. Ни записки.
Прости, Господи, тебя.
Изумрудная стрекозка
рядом в воздухе стоит.

Прокрути обратно, Дзига!
Выпрыгни, скула, к стрекозке!
За ней — лобик, за ним — тело.
Встань с асфальта!

24

Дыши. Брысь в гараж, машина!
Жизнь, крути обратно диски!
«Как зовут тебя?» — Лариска.
Долго же я на игле торчала...»

Жизнь — лишь поиск воскресенья.

Мы стоим на перекрестке
трассы духа с трассой Минской —
вгиковский студент. Стрекозка.
Тени. Женщина с заминкой
в речи. Пес с ухом Мсфисто.
И татарин симеизский.
Ужас от пережитого,
духа грязные поминки —
оглянусь — полно народу.
Все глядели в небо.

Где горит, как над воротами
перед выходом по списку,—
жизни крест наоборотный

А
К
С
И
О
М
А

АКСИОМА САМОИСКА
А
М
О
И
С
К
А

Тебе на локоть села стрекоза
и крыльями перебирает,—
как будто кожи близорукие глаза
спокойно стекла примеряют.

(андрей вознесенский)

Мой дядя самых честных правил,
Когда не в шутку занемог,
Он уважать себя заставил,
И лучше выдумать не мог.
...

Забываем всё-таки про мам.
А они скучают вечерами,
Изредка позванивая нам
И всегда интересуясь нами.
Времени у нас, обычно, нет —
Мы живём серьёзными делами,
Забывая часто, что в ответ
Позвонить мы обещали маме.
Мама, я звоню тебе, когда
На душе осенние печали.
Чтоб, как в те — далёкие года
Слушали меня и понимали.
Хорошо, что есть куда звонить,
Хорошо, что есть кому ответить.
Пусть не рвётся долго эта нить,
Может быть, главнейшая на свете.
Как они, что их волнует там?
Далеко, а может близко где-то…
Забываем мы про наших мам.
И легко себе прощаем это.

Не любил богатых всю жизнь до дрожи,
С детства сытые мне их противны рожи,
И откуда свалилось на них богатство,
В результате какого такого гадства?

Жил один такой тут у нас в подъезде,
На шикарной тачке, собака, ездил,
Не сказать, чтоб сильно его любили,
Слава Богу, во вторник его убили.

Если честно сказать, мне не жалко гада,
Потому что, блядь, воровать не надо,
А воруешь если, то будь скромнее
И султана не корчь из себя Брунея.

Но не буду втирать тут своим ребятам,
Будто сам не хотел бы я стать богатым,
И хотя с деньгами полная лажа
Я богатым хочу быть и очень даже.

А зачем, ты спросишь, нужны мне бабки?
Чтобы в кроличьей той не ходить мне шапке,
Чтобы бабе шубу купить из норки,
Чтоб у дочки хата была в Нью-Йорке.

Чтобы с новою телкою каждый вечер,
Чтоб соседи кланялись мне при встрече,
Чтоб в таком же ездить автомобиле,
Чтоб в такой же вторник меня убили.