Поэтические строки, посвящённые живописной картинке?

Владимир Высоцкий
ЕНГИБАРОВУ - ОТ ЗРИТЕЛЕЙ

Шут был вор: он воровал минуты —
Грустные минуты, тут и там, —
Грим, парик, другие атрибуты
Этот шут дарил другим шутам.

В светлом цирке между номерами
Незаметно, тихо, налегке
Появлялся клоун между нами
Иногда в дурацком колпаке.

Зритель наш шутами избалован —
Жаждет смеха он, тряхнув мошной,
И кричит: “Да разве это клоун!
Если клоун — должен быть смешной! ”

Вот и мы... Пока мы вслух ворчали:
“Вышел на арену, так смеши! ” —
Он у нас тем временем печали
Вынимал тихонько из души.

Мы опять в сомненье — век двадцатый:
Цирк у нас, конечно, мировой, —
Клоун, правда, слишком мрачноватый —
Невеселый клоун, не живой.

Ну а он, как будто в воду канув,
Вдруг при свете, нагло, в две руки
Крал тоску из внутренних карманов
Наших душ, одетых в пиджаки.

Мы потом смеялись обалдело,
Хлопали, ладони раздробя.
Он смешного ничего не делал —
Горе наше брал он на себя.

Только — балагуря, тараторя, —
Все грустнее становился мим:
Потому что груз чужого горя
По привычке он считал своим.

Тяжелы печали, ощутимы —
Шут сгибался в световом кольце, —
Делались все горше пантомимы,
И морщины глубже на лице.

Но тревоги наши и невзгоды
Он горстями выгребал из нас —
Будто обезболивал нам роды, —
А себе - защиты не припас.

Мы теперь без боли хохотали,
Весело по нашим временам:
Ах, как нас прекрасно обокрали —
Взяли то, что так мешало нам!

Время! И, разбив себе колени,
Уходил он, думая свое.
Рыжий воцарился на арене,
Да и за пределами ее.

Злое наше вынес добрый гений
За кулисы — вот нам и смешно.
Вдруг — весь рой украденных мгновений
В нем сосредоточился в одно.

В сотнях тысяч ламп погасли свечи.
Барабана дробь — и тишина...
Слишком много он взвалил на плечи
Нашего — и сломана спина.

Зрители — и люди между ними —
Думали: вот пьяница упал...
Шут в своей последней пантомиме
Заигрался — и переиграл.

Он застыл — не где-то, не за морем —
Возле нас, как бы прилег, устав, —
Первый клоун захлебнулся горем,
Просто сил своих не рассчитав.

Я шагал вперед неукротимо,
Но успев склониться перед ним.
Этот трюк — уже не пантомима:
Смерть была — царица пантомим!

Этот вор, с коленей срезав путы,
По ночам не угонял коней.
Умер шут. Он воровал минуты —
Грустные минуты у людей.

Многие из нас бахвальства ради
Не давались: проживем и так!
Шут тогда подкрадывался сзади
Тихо и бесшумно — на руках...

Сгинул, канул он — как ветер сдунул!
Или это шутка чудака?..
Только я колпак ему — придумал, —
Этот клоун был без колпака.

Шапито огнями яркими в ночи горит,
Только мне совсем не весело сейчас,
Я стою, в руках сжимая рыжий свой парик,
На манеж мне выходить в последний раз.
Играют трубы в унисон
И слышу я со всех сторон...

Рыжий, рыжий, рыжий,
А ну-ка, а ну-ка рассмеши.
Рыжий, рыжий, рыжий,
Хохочут, хохочут малыши.
Но парик сниму я,
Качая качая головой,
Раньше был я рыжий,
А теперь седой.
Раньше был я рыжий,
А теперь седой.

Почему, ну почему меня не слышит зал,
Все кричат, чтоб снова я надел парик.
Я могу, да только жизнь не повернёшь назад,
Вам смешно, а я уже почти старик.
Но свет пока что не погас,
Так дайте туш в последний раз.

Рыжий, рыжий, рыжий,
А ну-ка, а ну-ка рассмеши.
Рыжий, рыжий, рыжий,
Хохочут, хохочут малыши.
Но парик сниму я,
Качая качая головой,
Раньше был я рыжий,
А теперь седой.
Раньше был я рыжий,
А теперь седой.

Рыжий, рыжий, рыжий,
А ну-ка, а ну-ка рассмеши.
Рыжий, рыжий, рыжий,
Хохочут, хохочут малыши.
Но парик сниму я,
Качая качая головой,
Раньше был я рыжий,
А теперь седой.
Раньше был я рыжий,
А теперь седой.

Симон Осиашвили

...Да, я шут, я циркач…
Так что же?
Пусть меня так зовут вельможи,
Как они от меня далеки, далеки,
Никогда не дадут руки...
(Автор текста Клейнер О. Композитор Кальман И.)