История болезни Зощенко

В. Ходасевич отозвался о рассказах З. весьма определенно: «Всего
более жути в рассказах Зощенки то, что совершаемые в них мерзости творятся не просто, а с горделивым сознанием “созвучности эпохе”, с любовью к “достижениям культуры” и с бодрою верою в “советское строительство”»

В 3.3. «"Историйки" и история: возмездие здоровых» рассматриваются рассказы Зощенко второй половины тридцатых годов («Неприятная история»,
«История одной перековки», «Поучительная история», «История болезни» и др.) и его документально-исторические повести, в единстве которых вызревает оригинальная зощенковская концепция истории. Так, «историйки» именно через написанное (зафиксированное, передающееся в записи) могут
«прорваться» в Историю и стать ею. Особая функция письма, которая в прошлом заключалась в перенесении культурной памяти и нравственных начал жизни, в трансляции исторических связей нации, кардинально изменилась в
современности. История нового времени мельчает, превращается из Истории (history) – в историю (story), рассказанную побасенку, случайное происшествие,
письменную жалобу (или худший вариант – анонимный донос). Однако в этом процессе есть и обратная сторона: то, что записано, только и останется в Истории, какого бы качества ни была эта запись.
На первый взгляд, Зощенко выступает лишь фиксатором современных «историек» – этаким летописцем, с другой стороны – сама организация речевой ткани текстов передает ироничное отношение автора к современным создателям советской письменности и истории. Такая «ироничная» концепция
истории как письма сочетается в творчестве Зощенко с поисками ее настоящего «лица».
ставят вопрос о личности в истории и важности исторического процесса для личности и создают альтернативное «лицо» истории, противопоставленное карикатурным историям в «Голубой книге» и «историйкам» фельетонного
толка. Они реализуют зощенковскую версию смены исторических эпох как чередования здоровья и болезни.

Если кратко - опийный наркоман (морфинист).