судьба ольги и штольца, почему не безоблачно их счастье

Встретив за границей Ольгу с теткою, Штольц вновь принимает на себя миссию старшего друга и учителя, и вдруг с изумлением понимает, что скорее она может его научить, как «не позволять душе лениться» (эти строки Заболоцкого, хоть и написаны позднее, как нельзя лучше передают доминанту характера Ольги – вечный поиск) . «Он (Штольц) с удивлением и тревогой следил, как ее ум требует ежедневно насущного хлеба, как душа ее не умолкает, все просит опыта и жизни<…>. Обстановив Ольгу цветами, обложив книгами, нотами и альбомами Штольц успокоивался, полагая, что надолго наполнил досуги своей приятельницы <…> и вдруг на лице ее заставал уже готовые вопросы… » Зная историю временного воскрешения флегматичного Обломова, мы верим, что даже рациональный Штольц не устоял перед очарованием этой ищущей души и уязвлен ее дружеским равнодушием. «С него <…> спала спесивая уверенность в своих силах; он уж не шутил легкомысленно, слушая рассказы, как иные теряют рассудок, чахнут <…> от любви... » «А что же Ольга! Она не замечала его положения или была бесчувственна к нему? » Штольц, таким образом, оказывается в положении Онегина, который «сохнет, и едва ль / Уж не чахоткою страдает» , в то время как светской даме Татьяне «…иль не видно, иль не жаль… »

Ольге, как и пушкинской героине, на самом деле «видно» и «жаль» ; но героиня Гончарова – как Татьяна – ощущает на себе цепи долга. Да, она не замужем, но она уже пережила любовное увлечение, а согласно строгой пуританской морали того времени, и это уже считалось изменой, низостью: «Она (Ольга) порылась в своей опытности: там о второй любви никакого сведения не отыскалось. Вспомнила про авторитеты <…> – со всех сторон слышит неумолимый приговор: “Женщина истинно любит только однажды”». Конечно, ханжески настроенные светские девы, вроде пресловутой Сонечки, хитростью избавляли себя от мук совести: «Сонечка не задумалась бы сказать и про Обломова, что пошутила с ним, для развлечения, что он такой смешной, что можно ли любить «такой мешок» , что этому никто не поверит» . Но этот вариант не для честной Ольги, ей было бы ближе другое – «...потом, может быть, нашла бы «приличную партию» , каких много, и была бы хорошей, умной, заботливой женой и матерью, а прошлое сочла бы девической мечтой...» . То есть опять уподобилась бы Татьяне, «была бы верная супруга и добродетельная мать...» .
Так же ведет себя Ольга. Убедившись, что ее будущему счастью со Штольцем ничего не угрожает, она «старалась сама обвинять себя затем только, чтоб он жарче защищал ее, чтоб быть все правее и правее в его глазах» . Наконец, Ильинская задает решающий вопрос: «Но если б он… изменился, ожил, послушался меня и… разве я не любила бы его тогда? » «Но это другой роман и другой герой, до которого нам дела нет» . Читатель, как Ольга, знает, что все было далеко не так просто. Но героине и самому Штольцу, легче поверить и согласиться с «задним числом» выведенной мудростью: «У вашей так называемой любви не хватало и содержания; она дальше пойти не могла. А вы еще до разлуки разошлись и были верны не любви, а призраку ее, который сами выдумали… » Пред нами счастливое объяснение, предвещающее благополучный супружеский союз, но если вдуматься, одна из самых страшных и безотрадных страниц романа.
«Снаружи все делалось у них, как у других» , – констатирует повествователь, рассказывая об их семейном житье-бытье, и рисует обыкновенный распорядок дня – «вставали… рано» , «любили долго сидеть за чаем» , «обедали» , «ездил в поля» , «занимались музыкой» . В итоге автор вынужден признаться, что протекают их дни, «как мечтал и Обломов» . «Только не было дремоты, уныния у них…» , – как бы спохватившись, оговаривается он. Будем справедливы, переносясь в иную эпоху. Для своего времени равноправие, подобное тому, что царит в семействе Штольцев, было явлением редким. И вдруг неожиданно для супруга (но не для читателя) в кругу жизненного изобилия, посреди счастливых семейных забот Ольга начинает скучать, томиться.