кто говорил о пошлости в литературе из русских авторов?

Корней Чуковский в книге «Мастерство Некрасова» пишет, что слово «пошлый» (и «пошлость») «к шестидесятым годам все больше и больше окрашивалось политическим смыслом и приобретало оттенок: застой, оцепенелость, омертвение чувств, приверженность к старым порядкам».
В. Шульгин, приведенное в его книге «Дни»: «все женщины жаждут самодержца... Я знаю, вы скажете, что это «пошлость»... Но заповеди «не убий» и «не укради» — тоже «пошлость»... Однако пошлости такого рода обладают таким свойством, что стоит только от них уклониться и начать «оригинальничать», как мир летит вверх тормашками».
Главным борцом с пошлостью в истории мировой культуры является В. В. Набоков. ("Пошляки и пошлость", 1957 г.)
Он писал: «У русских есть, вернее, было специальное название для самодовольного величественного мещанства — пошлость. Пошлость — это не только явная, неприкрытая бездарность, но главным образом ложная, поддельная значительность, поддельная красота, поддельный ум, поддельная привлекательность. Припечатывая что-то словом «пошлость», мы не просто выносим эстетическое суждение, но и творим нравственный суд. Все подлинное, честное, прекрасное не может быть пошлым» *.
Образцом пошлости в русской культуре являются персонажи рассказа Чехова «Ионыч»: фразы «Мороз крепчал», «Умри, несчастная!», «Вы не имеете никакого римского права» являются пошлыми потому, что произносящие их персонажи приписывают им эстетическую ценность, каковой они, очевидно, не обладают.
Салтыков-Щедрин и Чехов когда-то клеймили пошлость, имея в виду подлую обыденность, которая подобно зловонному болоту засасывает человека, постепенно убивая в нем высокие устремления, прекрасные мечты. Потом обличение мещанского уюта, особенно в лице канареек и гераней (вариант — фикусов), отвлекающих человека от движения к светлому будущему, стало обычным в советской культуре.
Материализованное выражение пошлости представил Достоевский в форме «клетчатого господина» — знаменитого гостя Ивана Карамазова. И фантастически выпукло пошлость им изображена и выражена в знаменитом музыкальном пассаже Лямшина, когда грозное звучание «Марсельезы» вдруг превращается в издевательскую приторную «М ein lieber Augustin». Набоков своих в «Лекциях по русской литературе» полностью цитирует этот момент из «Бесов».

Нет уж, это слишком ясно
и для скромности опасно.
Так иначе как-нибудь...