Первое описание – в бане, после 18 суток, в течение которых Алексей с раздробленными ногами полз по зимнему лесу, пытаясь добраться до своих:
«Сквозь шевелящуюся пелену пара впервые после катастрофы увидел он своё тело. На золотой яровой соломе лежал обтянутый смуглой кожей человеческий костяк с резко выдавшимися шарами коленных чашечек, с круглым и острым тазом, с совершенно провалившимся животом, резкими полукружьями ребер».
Андрей Дегтяренко, прилетевший за раненым, не узнал своего друга «в этом чёрном, старом,
невесомом человеке».
Врачи московского госпиталя увидели «худого человека неопределенных лет, неподвижно лежавшего с закрытыми глазами», у которого «раздроблены плюсны ног, гангрена обеих ступней, а главное – крайнее истощение».
Через несколько месяцев после ампутации ног (уже были готовы протезы и Алексей научился ходить на них с помощью костылей) мы видим его глазами раненого танкиста Гвоздева:
«Славный малый! Упорный, упрямый. Экая силища воли у человека! За неделю научился быстро и ловко ходить на костылях. А у иных на это уходят месяцы. Вчера отказался от носилок и сам пошёл в процедурную по лестнице. И дошёл и поднялся обратно. Слезы текут по лицу, а он поднимается. И даже накричал на санитарку, которая хотела ему помочь. А как он сиял, когда самостоятельно добрался до верхней площадки! Точно взошел на Эльбрус. <...> А какое у него хорошее, симпатичное лицо! Маленький шрамик, пересекающий бровь, нисколько его не портит, даже придаёт какую-то значительность».
А вот Алексей в день выписки из госпиталя (описание от автора):
«В разгар лета 1942 года из тяжелых дубовых дверей госпиталя в Москве, опираясь на крепкую, чёрного дерева палку, вышел коренастый молодой человек в открытом френче военного лётчика, в форменных брюках навыпуск, с тремя кубиками старшего лейтенанта на голубых петлицах».
В санатории мы видим Мересьева глазами Зиночки, которую он попросил научить его танцевать.
«Нет, этот новичок ей положительно нравился. Безногий – и учи его танцевать! А почему нет? Он очень симпатичный, смуглый, с ровным румянцем, пробивающимся сквозь темную кожу щёк, с красивыми волнистыми волосами. Ходит он совсем как здоровый, и глаза у него занятные, какие-то шальные и немножечко, пожалуй, грустные... Нет, а Мересьев положительно ничего!»
Потом из несобственно-прямой речи Мересьева мы узнаём, что когда-то он «лихо плясал «Русскую» и старые танцы, какие играл в камышинском городском садике оркестр пожарной команды. Он обладал чувством ритма и быстро схватывал веселую науку. Трудность заключалась для него теперь в том, что управлять, и при этом ловко, маневренно управлять, приходилось не живыми, эластичными, подвижными ногами, а кожаным приспособлением, прилаженным к голени с помощью ремней. Нужны были нечеловеческие усилия, напряжение мускулов, воли, чтобы движением голени заставлять жить тяжелые, неповоротливые протезы».
Далее видим героя глазами врача Мировольского, согласившегося дать заключение о возможности его возвращения в военную авиацию, после того, того, как Мересьев продемонстрировал свои танцевальные успехи:
«... наблюдая за смуглым плотным летчиком, красиво ведущим свою маленькую, изящную даму, он никак не мог отделаться от мысли, что все это какая-то сложная мистификация. Под конец летчик лихо сплясал в центре рукоплещущего круга «Барыню»...»
Лимит знаков исчерпан, так что заключительные описания героя посмотрите сами по тексту.
.
