тема "маленького человека" в рассказах Чехова

Чехов здесь нарушает литературную традицию (начатую гоголевской «Шинелью» ) и по-новому трактует уже известную коллизию: “маленький” человек в столкновении с важным должностным лицом. Генерал в рассказе является второстепенным персонажем, он лишь реагирует на действия героя. Генерал лишен имени и отчества, и это естественно, потому что мы видим его глазами Червякова, а тот видит только мундир (это слово часто повторяется в тексте) важной персоны. О генерале мы ничего существенного не узнаем, но очевидно, что он, тоже в нарушение традиции, человечнее «униженного и оскорбленного» Червякова. Ясно одно: персонажи рассказа говорят на разных языках, у них различные логика и понимание — диалог между ними невозможен.
Объект насмешки здесь — тот самый маленький человек, над которым столько слез пролила русская литература XIX века. Литература, тем более классическая, неизбежно порождает традиции, догмы. Одной из таких традиций было сочувствие маленькому человеку именно потому, что он «маленький» , бедный, «униженный и оскорбленный» . Чехов, с его неистребимым чувством свободы, стремился преодолеть этот штамп. Он писал брату Александру в 1885 году (уже после создания рассказа "Смерть чиновника") о «маленьких» людях: «Брось ты, сделай милость, своих угнетенных коллежских регистраторов! Неужели ты нюхом не чуешь, что эта тема уже отжила и нагоняет зевоту? И где ты там у себя в Азии находишь те муки, которые переживают в твоих рассказах чиноши? Истинно тебе говорю, даже читать жутко! Реальнее теперь изображать коллежских регистраторов, не дающих жить их превосходительствам» . Маленький человек Червяков здесь и смешон, и жалок одновременно: смешон своей нелепой настойчивостью, жалок потому, что унижает себя, отрекаясь от собственной человеческой личности, человеческого достоинства.
Постоянное унижение входит в плоть и кровь «унижаемого» , появляется потребность самоунижения. Чеховский чиновник даже страшится, что его могут заподозрить в нежелании унижаться: «Смею ли я смеяться? Ежели мы будем смеяться, так никакого тогда, значит, и уважения к персонам.. . не будет... »
Червяков страшен потому, что на нем, на его добровольном пресмыкательстве, держится вся система чиновничьего низкопоклонства, чинопочитания, унижения и самоунижения:

в рассказах "человек в футляре" и "смерть чиновника", а у Гоголя - Шинель