⇢ 
Юлия Барановская
Ди
Дима
Комбату приказали в этот день взять высоту и к сопкам пристреляться.
Он может умереть на высоте, но раньше должен на нее подняться.
И высота была взята. И знают уцелевшие солдаты:
У каждого есть в жизни высота, которую он должен взять когда-то.
Алёнка Солнцева
Ночь. Воздушная тревога.
Как страшен мессершмитов вой.
Зенитки наши бьют, но самолетов много -
Нам не заснуть. Идет неравный бой.
Мы переходим на одну кровать,
А мама к нам садится в ноги,
"Убьют, так вместе, - говорит, - давайте ждать"
Но вот по радио отбой тревоги.
Вдруг братик говорит: "Я есть хочу,
Мам, дай хоть крошечку от завтрашнего пая"
"Тот хлеб на завтра, трогать не могу"
А он все просит, не переставая:
"А если немец бомбой нас убьет,
И хлеб останется лежать в буфете? "
А мама: "Ну а если не убьет,
Где хлеб я вам возьму на завтра, дети?
Тот хлеб на завтра. Не могу. Не дам".
К груди она прижала крепко брата,
И слезы покатились по щекам.
Как будто перед нами виновата.
Блокада Ленинграда
Дрожащими руками исцарапав время,
Трех долгих, страшных лет, изрезанных войной.
Блокадный Ленинград измученною тенью
Бродил по улицам пропитанным мольбой.
В стенах холодных, мрачных стонет жизнь от боли,
До утренней зари пытаясь протянуть.
Слюну, цепляя горло, всасывать невольно
И сглатывать ее по капле, по чуть - чуть.
Зажмутся дети в самый дальний угол,
Коленки голые зажав в худых руках.
И слезы-крапинки, размазывая уголь,
Дорожки черные оставят на щеках.
А рядом мать полуживая еле дышит,
Прижавши руки исхудалые к груди.
Губами синими, распухшими, чуть слышно,
Все что - то шепчет от заката до зари.
Бомбежка тишину за окнами заглушит.
И тот, кто скрыться не успел, уж обречен.
В осколки разнесет, ударом все разрушит.
Блокадный Ленинград разорван, измельчен.
Разъеден до костей, обтянут бледной кожей,
Кусками дряхлыми свисая с тел людских.
Иссохший без воды, изодранный прохожий
Тащил по улицам в мешках своих родных.
А небо в тучи собиралось - снаряжалось.
Молились дети, глядя прямо в небеса
С отчаяньем, ведь им теперь осталось
Считать секунды в ожидании конца.
Надежды схоронят, зароют годы - старцы.
Сглодавши все, что было, что нашлось.
И медленно сгниют покусанные пальцы,
Впитав в себя оставшуюся кровь.
Впитав все капли слез детей осиротевших
И тех, кто там лежать остался навсегда.
И тихий вопль их, чудом уцелевших
Рвет на кусочки наши небеса.
Их расстреляли на рассвете,
Когда еще белела мгла.
Там были женщины и дети
И эта девочка была.
Сперва велели им раздеться
И встать затем ко рву спиной,
Но прозвучал вдруг голос детский
Наивный, чистый и живой:
?Чулочки тоже снять мне, дядя? ?
Не осуждая, не браня,
Смотрели прямо в душу глядя
Трехлетней девочки глаза.
"Чулочки тоже" - и смятеньем на миг эсесовец объят
Рука сама собой с волненьем вдруг опускает автомат.
Он словно скован взглядом синим, и кажется он в землю врос,
?Глаза, как у моей дочурки? - в смятенье сильном произнес
Охвачен он невольно дрожью,
Проснулась в ужасе душа.
Нет, он убить ее не может,
Но дал он очередь спеша.
Упала девочка в чулочках…
Снять не успела, не смогла.
Солдат, солдат, что если б дочка
Вот здесь, вот так твоя легла?.. .
Ведь это маленькое сердце
Пробито пулею твоей…
Ты Человек, не просто немец
Или ты зверь среди людей?.. .
Шагал эсэсовец угрюмо,
С земли не поднимая глаз,
впервые может эта дума
В мозгу отравленном зажглась.
И всюду взгляд струится синий,
И всюду слышится опять,
И не забудется поныне:
?Чулочки, дядя, тоже снять? "
Похожие вопросы