А Галич. .
"Тибаани", "Телави", "Ркацители", "Свири", "Цоликаури", "Цинандали", "Манави", "Гурджаани", "Бахтриони", , "Чинури", "Вазисубани", "Мукузани", "Телиани",
"Все мы, русские, немного грузины! Особливо в Тбилисо, в маленьком ресторане с горячим, словно скала, прожаренная на солнце, харчо, дымящимся, словно туман над холмами Грузии, шашлыком, тающим во рту хачапури. Или в маленьком селе Верхней Аджарии… А потом вечереет. И поток маленьких переулков, словно ручейки, стекающие в ущелье, ведут тебя неведомо куда. Туда, где ночные тени, смешиваясь с еще не отпылавшим закатом, приобретают очертания призраков Пиросмани. Пригубим и Пиросмани. Его грузины в черных, как ночь, шароварах, фуражках или в каракулевых папахах в кабачке пьют из кувшинов вечность. Словно Святая Троица, осеняющая троеперстием царицу Тамару. Такая вот тайная вечеря по-грузински. Застолье – священнодействие.
Гамарджоба, генацвале!
На столе большой, как горный утес, нависший над тобой, над твоей судьбой, кувшин Кахетинского.
Саперави – наверное, сбежавшая цитата из легенды о Сурамской крепости.
Такое оно темное, почти рубинового оттенка и древнее,
как эти легендарные стены, у которых Сергей Параджанов, тбилисский армянин,
снял свой фильм «Легенда о Сурамской крепости» . Небольшая деревенька Сурами в Хашурском районе,
приютившаяся у южного подножия Лихского хребта,
делит Грузию на западную и восточную, как на две половинки граната.
А цвет его – рубиновый.. .
Но ведь есть еще Киндзмараули. Или в переводе на общеупотребительный – стройный стан невысокой поджарой, как запеченная в печке хлебная корочка, аджарки;
она спешит, как речка горная, маленькими шажками куда-то прочь.
И легок ее шаг, но как тяжел жадный взгляд, провожающий ее тень.
Темная ночь и сладостная истома – вот что такое Киндзмараули!
Алазанская долина – божественная виноградная лоза, прядущая шелковую нить веков, парка, в руках у которой нить судьбы. И прохладно под ее сенью, и светла печаль разлуки с ней. Потому что жизнь вне Алазанской долины – не жизнь! Ахашени – ах, маленькая деревенька в ущелье Верхней Аджарии, убежавшая от шумного и суетливого Батума с его щербатой, словно улыбка старика, портовой набережной, с надломленными, словно судьба, кранами, тучными, точно раздутый от увеличительного стекла кактус, пальмами и старыми кварталами, где, по преданию, побывал Есенин и написал: «Шаганэ, ты моя, Шаганэ! »
А может, и не побывал, и не писал, а если и был, то в Баку, но,
глядя сквозь магический кристалл бокала Ахашени, это уже и не важно.
Самое главное, что ты вкушаешь терпкую влагу этого горного воздуха, и тамада,
поднимающий рог в твою честь, читает огненные строки поэмы Важа Пшавела «Гость и хозяин»
. Сначала на грузинском, а потом в переложении Николая Заболоцкого:
Глядит кистинское селенье
Гнездом орлиным с вышины,
И вид его нам тешит зренье,
Как грудь красавицы жены.
Гамарджоба, генацвале!
Застолье – священнодействие. Это не еда, а молитва, когда нельзя никуда спешить. А надо наслаждаться сумерками, целовать глиняный бокал, преломляя лаваш с друзьями, которых политика почему-то превратила во врагов, и беседовать о том, что два православных народа должны жить как братья.
Игорь Михайлович Михайлов - прозаик.
Спасибо,Игорёк,за такой отличный ответ! :-)))