какие стихи (жалостливые до слез и соплей) посоветуете про войну 45го?

Михаил Исаковский

ВРАГИ СОЖГЛИ РОДНУЮ ХАТУ
Враги сожгли родную хату,
Сгубили всю его семью.
Куда ж теперь идти солдату,
Кому нести печаль свою?

Пошел солдат в глубоком горе
На перекресток двух дорог,
Нашел солдат в широком поле
Травой заросший бугорок.

Стоит солдат - и словно комья
Застряли в горле у него.
Сказал солдат: "Встречай, Прасковья,
Героя - мужа своего.

Готовь для гостя угощенье,
Накрой в избе широкий стол, -
Свой день, свой праздник возвращенья
К тебе я праздновать пришел... "

Никто солдату не ответил,
Никто его не повстречал,
И только теплый летний ветер
Траву могильную качал.

Вздохнул солдат, ремень поправил,
Раскрыл мешок походный свой,
Бутылку горькую поставил
На серый камень гробовой.

"Не осуждай меня, Прасковья,
Что я пришел к тебе такой:
Хотел я выпить за здоровье,
А должен пить за упокой.

Сойдутся вновь друзья, подружки,
Но не сойтись вовеки нам... "
И пил солдат из медной кружки
Вино с печалью пополам.

Он пил - солдат, слуга народа,
И с болью в сердце говорил:
"Я шел к тебе четыре года,
Я три державы покорил... "

Хмелел солдат, слеза катилась,
Слеза несбывшихся надежд,
И на груди его светилась
Медаль за город Будапешт.
1945

1945 Берлин

Лязгнул люк…
Осторожно Тишину изучая,
Копоть узкой полоской скользнула сквозь щель,
И расплавленным Солнцем глаза застилая,
Сладким запахом в ноздри ударил Апрель.

Еще теплая сталь под ладонью шершавой -
Изгибаясь змеей, заскользил по броне,
Пыль, безмолвно вальсируя осыпью ржавой,
Расстилала постель на сожженной земле…

Справа жмется всем телом к руинам пехота,
Слева в доме пожар, там теперь никого,
Значит – чисто…
а то помирать неохота,
Если тут до Победы километр всего!

Не за тем я к Берлину шел четыре столетья,
Стольких близких теряя, их жизнью живя,
Эта “тридцать четверка” у меня уже третья,
Два ранения, “Гвардия” и ордена…

Так, посмотрим в чем дело… ?
- Ну, вот же зараза!
Есть - достал таки “фаустник” правый каток…
- Старшина, лезь сюда! Остальным – в оба глаза!
- Ну, что скажешь, механик?
– Покурим, Сашок…

Тут крути- не крути, командир - передышка.
Здесь работы на день! Вот такие дела…
На, курни… и без нас, говорю – немцу крышка!
… Тишина-то какая! Может, наша взяла?

- Сань, чего самоходку не с первого раза?
Она сколько попала! Хорошо – рикошет…
- Ну а ты, почему тормознул без приказа?
Чтобы целиться лучше? Струхнул, что ли, дед?

- Это брось, лейтенант, у меня же три “Славы”!
Я, считай, отбоялся на Курской дуге,
Впрочем… помнишь - “Пантера” у самой Варшавы
Нас достала? А я, уж… Спасибо тебе.

Грохнул выстрел. Упали…
– Ты глянь, снайпер – сука!
Вон он, метров за двести, бликует в окне…
Нет, ну ты посмотри, ведь какая подлюка –
Огрызается, мать твою!
… Саня… ты где? !

Башня плавно качнулась в смертельном движеньи,
В панораме прицела - оконный проем.
Громом плюнуло дуло по створу мишени,
Раскололо этаж… Полыхнуло огнем…

А потом был бросок страшным, быстрым приливом,
Полусогнуто скалясь, пехота пошла…
И неслось в эти спины по-волчьи, с надрывом –
Сашка! Сашенька.. . Ну-у, почему не М-Е-Н-Я!

Плакал старый танкист, и от боли немея,
Прижимая к груди синь распахнутых глаз,
Отпускал в тишину ароматов Апреля
За полдня до Победы…
А может – за час… *

* 30 апреля 1945 года, в 14 часов 25 минут, войсками 3-й ударной армии (командующий генерал В. И. Кузнецов, член Военного совета генерал А. И. Литвинов) была взята основная часть здания рейхстага.
За рейхстаг была кровопролитная борьба. Подступы к нему прикрывались крепкими зданиями, входящими в систему девятого центрального сектора обороны Берлина. Район рейхстага обороняли отборные эсэсовские части общей численностью около шести тысяч человек, оснащённые танками, штурмовыми орудиями и многочисленной артиллерией.
Непосредственный штурм здания рейхстага осуществляла усиленная 150-я стрелковая Идрицкая дивизия (3-й ударной армии) , во главе которой стоял генерал Герой Советского Союза В. М. Шатилов. 150-ю дивизию поддерживали 23-я танковая бригада и другие части армии.
К концу дня 1 мая гитлеровские части общим числом около 1500 человек, не выдержав борьбы, сдались. Рейхстаг был полностью очищен от противника.

Соплей?! Вы тупица!!?

Песня о Земле (Кто сказал: "Всё сгорело дотла... ") Владимир Высоцкий

Кто сказал: "Всё сгорело дотла,
Больше в землю не бросите семя! "?
Кто сказал, что Земля умерла?
Нет, она затаилась на время.

Материнства не взять у Земли,
Не отнять, как не вычерпать моря.
Кто поверил, что Землю сожгли?
Нет, она почернела от горя.

Как разрезы, траншеи легли,
И воронки, как раны, зияют.
Обнажённые нервы Земли
Неземное страдание знают.

Она вынесет всё, переждёт,
Не записывай Землю в калеки!
Кто сказал, что Земля не поёт,
Что она замолчала навеки? !

Нет! Звенит она, стоны глуша,
Изо всех своих ран, из отдушин,
Ведь Земля — это наша душа,
Сапогами не вытоптать душу!

Кто сказал, что Земля умерла?
Нет, она затаилась на время.

1969

Балл

Константин Симонов "Жди меня, и я вернусь, только очень жди... "
У него вообще все стихи про войну душещипательные - прямо за горячее сердце холодными пальчиками ;=)

Татьяна Черновская

Ей пятнадцати нет -девчонка.
Невысока и очень худа.
Письмоносица, почтальонка,
По прозванию Нюрка-беда.

В зной и в слякоть, в метель и стужу
С сумкой кожаной наперевес
Разнести Нюрке почту нужно
По пяти деревенькам окрест.

Дома двое младших братишек,
Мать болеет почти уж год.
Слава Богу, отец с фронта пишет –
Ждут и верят, что он придет.

Он придет, и все будет как прежде,
Как в далеком-далеком вчера.
Не лиши только, Боже, надежды…
И опять на работу пора.

Ребятишкам –картошка в печке,
Ей с утра –с сумкой наперевес.
А что впроголодь… Бегать легче
По пяти деревенькам окрест.

В деревнях –старики да дети,
Бабы - в поле, то сеют, то жнут.
Почтальонку вдали приметят
И с сердечной тревогой ждут.

Треугольник – живой! Удача!
Коли серый казенный конверт –
Замолчат, закричат, заплачут…
И померкнет в глазах белый свет…

Защемит у девчонки сердчишко
От людского горя и бед…
Тяжела эта сумка слишком,
Если там от беды привет.

Вести черные –похоронки,
Горя горького череда.
Письмоносице, почтальонке
Без вины дали имя –Беда.

Малолетка еще, девчонка –
Только в косах полно седины.
Письмоносица, почтальонка,
Разносящая вести с войны.

Катюша, Землянка, Вставай, Страна огромная, Под звездами балканскими, В лесу прифронтовом, Враги сожгли родную хату, Ехал я из Берлина, Журавли, И значит нам нужна одна победа, Будёновка, По полю танки грохотали, Офицеры россияне, Если завтра война, Три танкиста.

Мне писать всегда об этом страшно:
Жизнь прожив средь звонкой тишины,
Посвящать слова свои прекрасным
Людям, не вернувшимся с войны.

Словно сердце павшего солдата,
Бьётся пламя вечного огня.
День Победы – горестная дата,
Сгусток боли в сердце у меня.

Преклоняя трепетно колени,
Я кладу к подножию букет.
Как огонь сожженных поселений,
Запылал малиновый рассвет.

И спешат седые ветераны
Помянуть погибших в той войне,
И войной оставленные раны
Беспокоят, кажется, вдвойне.

Оставляют капли дождевые
Мокрый след на каменных щеках,
Памятники, будто бы живые,
Держат мир спасённый на руках.

Я хочу, чтоб люди вспоминали,
Завоёван он какой ценой,
Чтобы дети, внуки мои знали
О войне по книгам и кино.
(Г. Шеховцов) © http://otmetim.info/stixi-o-vojne/

ВЕТЕР ВОЙНЫ
Как было много тех героев,
Чьи неизвестны имена.
Навеки их взяла с собою,
В свой край, неведомый, война.

Они сражались беззаветно,
Патрон последний берегли,
Их имена приносит ветром,
Печальным ветром той войны.

Порой слышны, на поле боя,
Через десятки мирных лет:
«Прикрой меня! - прикрою Коля!»
И вспыхнет вдруг ракеты свет.

А Коля, в этом тихом поле,
Лежит, не встанет никогда…
Лишь горький ветер, нам порою,
Напомнит страшные года.

Сегодня мало кто заплачет
Придя к могилам той войны,
Но это все-таки не значит
Что позабыли Колю мы.

Мы помним, помним это горе.
Осталась в памяти война,
И Русское, родное, поле
Приносит ветром имена.

Война

В классе очень холодно,
На перо дышу,
Опускаю голову
И пишу, пишу.

Первое склонение —
Женский род на «а»,
Сразу, без сомнения,
Вывожу — «война».

Что всего существенней
Нынче для страны?
В падеже родительном:
Нет — чего?— «войны».

А за словом воющим —
Мама умерла...
И далекий бой еще,
Чтобы я жила.

Шлю «войне» проклятия,
Помню лишь «войну»...
Может, для примера мне
Выбрать «тишину»?

Но «войною» меряем
Нынче жизнь и смерть,
Получу «отлично» я —
Это тоже месть...

О «войне» тот горестный,
Гордый тот урок,
И его запомнила
Я на вечный срок.
(Людмила Миланич)

ВАРВАРСТВО Мусса Джалиль.

Они с детьми погнали Матерей
И ямы рыть заставили,
А сами, они стояли, кучка дикарей,
И хриплыми смеялись голосами.

У края бездны выстроили в ряд
Бессильных женщин, худеньких ребят.
Пришел хмельной майор
И хмурыми глазами окинул обреченных...

Мутный дождь шумел
В листве соседних рощ,
И на полях, одетых мглою,
И тучи опустились над землею

Друг друга с бешенством гоня,
НЕТ! Этого я не забуду дня.
Я не забуду никогда во веки.
Я видел: плакали, как дети, реки.

Как в ярости рыдала мать земля
Своими видел я глазами,
Как солнце скорбное, омытое слезами,
Сквозь тучи опустилось на поля,

В последний раз детей поцеловали
В последний раз...
Шумел соседний лес.
Казалось, что сейчас он обезумел,

Гневно бушевала его листва.
Сгущалась мгла воруг,
Я видел-мощный дуб свалился вдруг.
Он падал, издвая вздох тяжелый,

Детей внезапно охватил испуг
Прижались к Матерям, цепляясь за подолы,
И выстрела раздался резкий звук.
Прервав проклятье,

Что вырвалось у женщины одной.
Ребенок-мальчуган больной
Головку спрятал в складках платья
Еще не старой женщины-

Она смотрела ужаса полна,
Как не лишиться ей рассудка?
Все понял, понял все малютка.
"Спряч Мамочка меня, не надо умирать"

Он плачет и как лист,
Сдержать не может дрожи.
Дитя, что ей всего дороже.
Нагнувшись, подняла ребенка Мать

Прижала к сердцу, против дула прямо.
"Я, Мама; жить хочу, не надо, Мама.
Пусти меня, пусти, чего ты ждешь? "
И хочет вырваться из рук ребенок

И страшен плач, и голос тонок
И в сердце он вонзается, как нож.
-Не бойся, мальчик мой,
Сейчас вздохнешь ты вольно.

Закрой глаза, но голову не прячь,
Чтобы живым тебя не закопал палач.
Терпи сынок, терпи.
Сейчас не будет больно...

И он закрыл глаза, и заалела кровь по шее
Тонкой лентой извиваясь
Две жизни наземь падают, сливаясь,
Две жизни и одна любовь.

Гром грянул, ветер свистнул в тучах,
Заплакала земля в тоске глухой.
И сколько слез горячих и горючих
Земля моя-скажи мне, что с тобой?

Ты часто горе видела людское,
Но испытала ль ты хотя бы раз
Такой позор и варварство такое.
Земля моя, враги тебя громят,

Но выше подними великой правды знамя
Омой его земли кровавыми слезаими
И пусть лучи его пронзят,
Пусть уничтожат беспощадно

Тех варваров, тех дикарей,
Что кровь детей глотают жадно
Кровь наших Матерей.

Это было в мае на рассвете
Нарастал у стен Рейхстага бой
Девочку немецкую заметил
Наш солдат на пыльной мостовой
У столба, дрожа она стояла,
В голубых глазах застыл испуг
А куски свистящего металла
Смерть и муку сеяли вокруг
Тут он вспомнил, как свою дочурку
Он, прощаясь, летом целовал.
Может быть, отец девчонки этой
Дочь его родную расстрелял
Но сейчас в Берлине, под обстрелом,
Полз боец, и телом заслоняя,
Девочку в коротком платье белом
Осторожно вынес из огня.
Скольким детям подарили детство
Возвратили радость и весну
Рядовые Армии Советской,
Люди, победившие войну.
И в Берлине, в праздничную дату
Был воздвигнут, чтоб стоять в веках,
Памятник Советскому Солдату
С девочкой, спасенной на руках.
Он стоит, как символ нашей Славы,
Как маяк, светящийся во мгле.
Это он - Солдат моей Державы,
Охраняет мир на всей Земле

Варварство
Они с детьми погнали матерей
И яму рыть заставили, а сами
Они стояли, кучка дикарей,
И хриплыми смеялись голосами.
У края бездны выстроили в ряд
Бессильных женщин, худеньких ребят.
Пришел хмельной майор и медными глазами
Окинул обреченных.. . Мутный дождь
Гудел в листве соседних рощ
И на полях, одетых мглою,
И тучи опустились над землею,
Друг друга с бешенством гоня.. .
Нет, этого я не забуду дня,
Я не забуду никогда, вовеки!
Я видел: плакали, как дети, реки,
И в ярости рыдала мать-земля.
Своими видел я глазами,
Как солнце скорбное, омытое слезами,
Сквозь тучу вышло на поля,
В последний раз детей поцеловало,
В последний раз.. .
Шумел осенний лес. Казалось, что сейчас
Он обезумел. Гневно бушевала
Его листва. Сгущалась мгла вокруг.
Я слышал: мощный дуб свалился вдруг,
Он падал, издавая вздох тяжелый.
Детей внезапно охватил испуг, —
Прижались к матерям, цепляясь за подолы.

И выстрела раздался резкий звук,
Прервав проклятье,
Что вырвалось у женщины одной,
Ребенок, мальчуган больной,
Головку спрятал в складках платья
Еще не старой женщины. Она
Смотрела, ужаса полна.
Как не лишиться ей рассудка!
Все понял, понял все малютка.
— Спрячь, мамочка, меня! Не надо умирать! —
Он плачет и, как лист, сдержать не может дрожи.
Дитя, что ей всего дороже,
Нагнувшись, подняла двумя руками мать,
Прижала к сердцу, против дула прямо.. .
— Я, мама, жить хочу. Не надо, мама!
Пусти меня, пусти! Чего ты ждешь~-
И хочет вырваться из рук ребенок,
И страшен плач, и голос тонок,
И в сердце он вонзается, как нож.
— Не бойся, мальчик мой. Сейчас
вздохнешь ты вольно.
Закрой глаза, но голову не прячь,
Чтобы тебя живым не закопал палач.
Терпи, сынок, терпи. Сейчас не будет больно. —
И он закрыл глаза. И заалела кровь,
По шее лентой красной извиваясь.
Две жизни наземь падают, сливаясь,
Две жизни и одна любовь!
Гром грянул. Ветер свистнул в тучах.
Заплакала земля в тоске глухой.
О, сколько слез, горячих и горючих!
Земля моя, скажи мне, что с тобой?
Ты часто горе видела людское,
Ты миллионы лет цвела для нас,

Но испытала ль ты хотя бы раз
Такой позор и варварство такое?
Страна моя, враги тебе грозят,
Но выше подними великой правды знамя,
Омой его земли кровавыми слезами,
И пусть его лучи пронзят,
Пусть уничтожат беспощадно
Тех варваров, тех дикарей,
Что кровь детей глотают жадно,
Кровь наших матерей.. .
1943

Катюша, Землянка, Вставай, Страна огромная, Под звездами балканскими, В лесу прифронтовом, Враги сожгли родную хату, Ехал я из Берлина, Журавли, И значит нам нужна одна победа, Будёновка, По полю танки грохотали, Офицеры россияне, Если завтра война, Три танкиста.

Римма Казакова

На фотографии в газете
нечетко изображены
бойцы, еще почти что дети,
герои мировой войны.
Они снимались перед боем -
в обнимку, четверо у рва.
И было небо голубое,
была зеленая трава.
Никто не знает их фамилий,
о них ни песен нет, ни книг.
Здесь чей-то сын и чей-то милый
и чей-то первый ученик.
Они легли на поле боя, -
жить начинавшие едва.
И было небо голубое,
была зеленая трава.
Забыть тот горький год неблизкий
мы никогда бы не смогли.
По всей России обелиски,
как души, рвутся из земли.
...Они прикрыли жизнь собою, -
жить начинавшие едва,
чтоб было небо голубое,
была зеленая трава.

Мне не забыть.

Приехал издалёка я,
Приехал я с войны...
Теперь учусь на токаря,
Нам токари нужны.
Теперь стою я
За станком
И вспоминаю мать,
Она звала меня
Сынком
И тёплым,
Клетчатым платком
Любила укрывать.

Мне не забыть,
Как мать вели,
Я слышал крик её
Вдали...
Братишка был
Ещё живой,
Он бился,
Звал отца,
Штыком
Фашистский часовой
Столкнул его
С крыльца.

Мне не забыть,
Как мать вели,
Мелькнул платок её
Вдали…

А. Барто

спасибо в сем большое!!!

Баллада о матери
Постарела мать за много лет,
А вестей от сына нет и нет.
Но она всё продолжает ждать,
Потому что верит, потому что мать.
И на что надеется она?
Много лет, как кончилась война.
Много лет, как все пришли назад,
Кроме мёртвых, что в земле лежат.
Сколько их в то дальнее село,
Мальчиков безусых, не пришло.

...Раз в село прислали по весне
Фильм документальный о войне,
Все пришли в кино - и стар, и мал,
Кто познал войну и кто не знал,
Перед горькой памятью людской
Разливалась ненависть рекой.
Трудно было это вспоминать.
Вдруг с экрана сын взглянул на мать.
Мать узнала сына в тот же миг,
И пронёсся материнский крик;
- Алексей! Алёшенька! Сынок! -
Словно сын её услышать мог.
Он рванулся из траншеи в бой.
Встала мать прикрыть его собой.
Всё боялась - вдруг он упадёт,
Но сквозь годы мчался сын вперёд.
- Алексей! - кричали земляки.
- Алексей! - просили, - добеги!..
Кадр сменился. Сын остался жить.
Просит мать о сыне повторить.
И опять в атаку он бежит.
Жив-здоров, не ранен, не убит.
- Алексей! Алёшенька! Сынок! -
Словно сын её услышать мог...
Дома всё ей чудилось кино...
Всё ждала, вот-вот сейчас в окно
Посреди тревожной тишины
Постучится сын её с войны.

На минском шоссе. А. Кулешов.
Стихотворение о ребёнке и о матери. Очень душевное. До слез действительно.
"НА МИНСКОМ ШОССЕ"

Идти устали маленькие ноги,
Но он послушно продолжает путь.
Еще вчера хотелось близ дороги
Ему в ромашках полевых уснуть.

И мать несла его, теряя силы,
В пути минуты длились, словно дни.
Все время сыну непонятно было,
Зачем свой дом покинули они.

Что значат взрывы, плачь, дорога эта?
И чем он хуже остальных ребят,
Что на траве зеленой у кювета,
Раскинув руки, рядом с мамой спят?

Как тяжело выслушивать вопросы…
Могла ли малышу ответить мать,
Что этим детям, спящим у березы,
Что этим мамам никогда не встать?

Но сын вопросы задавал упрямо,
И кто-то объяснил ему в пути,
Что это спали неживые мамы,
От бомбы не успевшие уйти.

И он задумался под лязг машин железных,
Как будто горе взрослых понял вдруг, –
В его глазах, недавно безмятежных,
Уже блуждал осознанный испуг.

Так детство кончилось. Он прежним больше не был.
Он шел и шел. И чтобы мать спасти,
Следил ревниво за июньским небом
Малыш, седой от пыли, лет шести.

Ну можно, нужно "Лермонтов - "Бородино"

Здравствуйте все!
Нужна помощь. Когда-то читала стихотворение о женщине, которая забрала обгоревшего солдата-считая его своим мужем (без вести пропавшего) А позже вернулся её муж. И жили они, два солдата, вместе. Поделитесь, пожалуйста. Не могу найти.

Ну что с того, что я там был...
Юрий Левитанский
Ну что с того, что я там был.
Я был давно. Я все забыл.
Не помню дней. Не помню дат.
Ни тех форсированных рек.

(Я неопознанный солдат.
Я рядовой. Я имярек.
Я меткой пули недолет.
Я лед кровавый в январе.
Я прочно впаян в этот лед —
я в нем, как мушка в янтаре.)

Но что с того, что я там был.
Я все избыл. Я все забыл.
Не помню дат. Не помню дней.
Названий вспомнить не могу.

(Я топот загнанных коней.
Я хриплый окрик на бегу.
Я миг непрожитого дня.
Я бой на дальнем рубеже.
Я пламя Вечного огня
и пламя гильзы в блиндаже.)

Но что с того, что я там был,
в том грозном быть или не быть.
Я это все почти забыл.
Я это все хочу забыть.
Я не участвую в войне —
она участвует во мне.
И отблеск Вечного огня
дрожит на скулах у меня.

(Уже меня не исключить
из этих лет, из той войны.
Уже меня не излечить
от той зимы, от тех снегов.
И с той землей, и с той зимой
уже меня не разлучить,
до тех снегов, где вам уже
моих следов не различить.)

Но что с того, что я там был!..

"Чулочки"

ЗДЕСЬ ПОХОРОНЕН КРАСНОАРМЕЕЦ
Куда б ни шел, ни ехал ты,
Но здесь остановись,
Могиле этой дорогой
Всем сердцем поклонись.

Кто б ни был ты - рыбак, шахтер,
Ученый иль пастух, -
Навек запомни: здесь лежит
Твой самый лучший друг.

И для тебя и для меня
Он сделал все, что мог:
Себя в бою не пожалел,
А родину сберег.
1942
М. В. Исаковский. Стихотворения.
Библиотека поэта. Большая серия. 2-е изд.
Москва, Ленинград: Советский писатель, 1965.
Темы стихотворения

Лев Ошанин " Волжская баллада". Это и есть стихотворение о женщине, которая забрала обгоревшего солдата-считая его своим мужем (без вести пропавшего) А позже вернулся её муж. И жили они, два солдата, вместе.

"Алешенька" А. Деменьтьев

Их расстреляли на рассвете,
Когда еще белела мгла.
Там были женщины и дети
И эта девочка была.

Сперва велели им раздеться
И встать затем ко рву спиной,
Но прозвучал вдруг голос детский
Наивный, чистый и живой:

?Чулочки тоже снять мне, дядя??
Не осуждая, не браня,
Смотрели прямо в душу глядя
Трехлетней девочки глаза.

"Чулочки тоже" - и смятеньем на миг эсесовец объят
Рука сама собой с волненьем вдруг опускает автомат.
Он словно скован взглядом синим, и кажется он в землю врос,
?Глаза, как у моей дочурки? - в смятенье сильном произнес

Охвачен он невольно дрожью,
Проснулась в ужасе душа.
Нет, он убить ее не может,
Но дал он очередь спеша.

Упала девочка в чулочках…
Снять не успела, не смогла.
Солдат, солдат, что если б дочка
Вот здесь, вот так твоя легла?...

Ведь это маленькое сердце
Пробито пулею твоей…
Ты Человек, не просто немец
Или ты зверь среди людей?...

Шагал эсэсовец угрюмо,
С земли не поднимая глаз,
впервые может эта дума
В мозгу отравленном зажглась.

И всюду взгляд струится синий,
И всюду слышится опять,
И не забудется поныне:
?Чулочки, дядя, тоже снять? "

Горевала на крылечке мать,
Вся сухая, словно хворостинка,
От сыночка писем не видать,
Как он там, родимая кровинка?
Может голодно сыночку моему,
Может он замерз или простужен,
Может кто-то рану шьет ему,
Может голос мамы ему нужен?
Что-то писем снова не видать,
Знать забыл наш почтальон тропинку,
Только я сыночка буду ждать,
Мою добрую, родимую кровинку.
Горевала мама на крыльце,
Соловьи ей тихо пели песню,
И жила надежда о бойце,
Только ждать его уж бесполезно…

Их расстреляли на рассвете,
Когда еще белела мгла.
Там были женщины и дети
И эта девочка была.

Сперва велели им раздеться
И встать затем ко рву спиной,
Но прозвучал вдруг голос детский
Наивный, чистый и живой:

?Чулочки тоже снять мне, дядя??
Не осуждая, не браня,
Смотрели прямо в душу глядя
Трехлетней девочки глаза.

"Чулочки тоже" - и смятеньем на миг эсесовец объят
Рука сама собой с волненьем вдруг опускает автомат.
Он словно скован взглядом синим, и кажется он в землю врос,
?Глаза, как у моей дочурки? - в смятенье сильном произнес

Охвачен он невольно дрожью,
Проснулась в ужасе душа.
Нет, он убить ее не может,
Но дал он очередь спеша.

Упала девочка в чулочках…
Снять не успела, не смогла.
Солдат, солдат, что если б дочка
Вот здесь, вот так твоя легла?...

Ведь это маленькое сердце
Пробито пулею твоей…
Ты Человек, не просто немец
Или ты зверь среди людей?...

Шагал эсэсовец угрюмо,
С земли не поднимая глаз,
впервые может эта дума
В мозгу отравленном зажглась.

И всюду взгляд струится синий,
И всюду слышится опять,
И не забудется поныне:
?Чулочки, дядя, тоже снять? "