Подскажите стих о войне! Посоветуйте сильный! Глубокий! Жестокий! Стих о войне!

М. Джалиль. Варварство
Или это.... Правда, это очень мужские стихи... .
С. Гудзенко
Перед атакой (1942)

Когда на смерть идут, - поют,
а перед этим можно плакать.
Ведь самый страшный час в бою -
час ожидания атаки.
Снег минами изрыт вокруг
и почернел от пыли минной.
Разрыв - и умирает друг.
И, значит, смерть проходит мимо.
Сейчас настанет мой черед,
За мной одним идет охота.
Ракеты просит небосвод
и вмерзшая в снега пехота.
Мне кажется, что я магнит,
что я притягиваю мины.
Разрыв - и лейтенант хрипит.
И смерть опять проходит мимо.
Но мы уже не в силах ждать.
И нас ведет через траншеи
окоченевшая вражда,
штыком дырявящая шеи.
Бой был коротким.
А потом
глушили водку ледяную,
и выковыривал ножом
из-под ногтей я кровь
чужую.

Булат Окуджава.

Мальчик, говорят - продолжатель рода.
Без него, говорят - захиреет род.
А продолжателю рода уготована рота,
в которую когда-нибудь он попадет.

Мама вскрикнет жалобно: Ах, не надо!
Папа горько сморщится: Хватит, мать.
А мальчик будет бравым лейтенантом
вдоль да по улице шагать.. .

Девченке, говорят, той намного проще:
найдет себе мужа, как ни глупа.
Свекровь, говорят, пострашнее тещи,
но свекровь веселее, чем солдатская судьба.

Вот потянутся однажды почтальоны по лужам -
война обожает получать по счетам.
Был муж, да вышел. Нет больше мужа,
только слезы катятся по щекам.

И вот так, без отца, не утерты сопли -
Ты ему уши-то покруче нарви! -
машет пацан деревянною саблей -
Тоже на войну, дурак, норовит.

Держись, Браток!

***
Весна…
но солнце палит «не по-детски» …

Весна в чужих горах, совсем не то,
Что жизнь весной в России…
Здесь камень мертв, воды – глоток,
А до вершины перевала
Тебе еще ползти-ползти
И кажется, что суток будет мало…

А справа хриплый шепоток:
«Держись, Браток! »
Еще чуть-чуть»

Вот перевал…
Сил нет – устал…
А тут еще комбат
«Окопаться» команду отдает…
И где копать?
Кругом скала…
Таскаем камни для окопа…
Пот ест глаза…
И фляжка наполовину опустела…
А солнце –
Будь оно не ладно –
Печет как грешников
В аду…
Еще чуть-чуть и
Упаду…
А в голове вновь
Хриплый шепоток:
«Держись, Браток! »

…Потом был бой за перевал…
И каждый, кто там был,
И матерился, и орал…
Сквозь грохот выстрелов из «калаша»
Не слышно было ни… черта…
А только слышал в голове
Усталый хриплый шепоток:
«Держись, Браток!»

Алексей Недогонов "Победители"

Посмотрите у К. Симонова, Ю. Друниной, О. Берггольц. Просто наберите в поисковике

Константин Симонов
А. Суркову

Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины,
Как шли бесконечные, злые дожди,
Как кринки несли нам усталые женщины,
Прижав, как детей, от дождя их к груди,

Как слезы они вытирали украдкою,
Как вслед нам шептали: - Господь вас спаси! -
И снова себя называли солдатками,
Как встарь повелось на великой Руси.

Слезами измеренный чаще, чем верстами,
Шел тракт, на пригорках скрываясь из глаз:
Деревни, деревни, деревни с погостами,
Как будто на них вся Россия сошлась,

Как будто за каждою русской околицей,
Крестом своих рук ограждая живых,
Всем миром сойдясь, наши прадеды молятся
За в бога не верящих внуков своих.

Ты знаешь, наверное, все-таки Родина -
Не дом городской, где я празднично жил,
А эти проселки, что дедами пройдены,
С простыми крестами их русских могил.

Не знаю, как ты, а меня с деревенскою
Дорожной тоской от села до села,
Со вдовьей слезою и с песнею женскою
Впервые война на проселках свела.

Ты помнишь, Алеша: изба под Борисовом,
По мертвому плачущий девичий крик,
Седая старуха в салопчике плисовом,
Весь в белом, как на смерть одетый, старик.

Ну что им сказать, чем утешить могли мы их?
Но, горе поняв своим бабьим чутьем,
Ты помнишь, старуха сказала: - Родимые,
Покуда идите, мы вас подождем.

"Мы вас подождем! "- говорили нам пажити.
"Мы вас подождем! "- говорили леса.
Ты знаешь, Алеша, ночами мне кажется,
Что следом за мной их идут голоса.

По русским обычаям, только пожарища
На русской земле раскидав позади,
На наших глазах умирали товарищи,
По-русски рубаху рванув на груди.

Нас пули с тобою пока еще милуют.
Но, трижды поверив, что жизнь уже вся,
Я все-таки горд был за самую милую,
За горькую землю, где я родился,

За то, что на ней умереть мне завещано,
Что русская мать нас на свет родила,
Что, в бой провожая нас, русская женщина
По-русски три раза меня обняла.
1941

Его зарыли в шар земной,
А был он лишь солдат,
Всего, друзья, солдат простой,
Без званий и наград.
Ему как мавзолей земля —
На миллион веков,
И Млечные Пути пылят
Вокруг него с боков.
На рыжих скатах тучи спят,
Метелицы метут,
Грома тяжелые гремят,
Ветра разбег берут.
Давным-давно окончен бой.. .
Руками всех друзей
Положен парень в шар земной,
Как будто в мавзолей.. .
С. С. Орлов
1944

Лермонтов -Бородино

Офигенные стихи!
Он не вернулся из боя

Почему всё не так? Вроде — всё как всегда:
То же небо — опять голубое,
Тот же лес, тот же воздух и та же вода.. .
Только — он не вернулся из боя.

Мне теперь не понять, кто же прав был из нас
В наших спорах без сна и покоя.
Мне не стало хватать его только сейчас —
Когда он не вернулся из боя.

Он молчал невпопад и не в такт подпевал,
Он всегда говорил про другое,
Он мне спать не давал,
он с восходом вставал, —
А вчера не вернулся из боя.

То, что пусто теперь, — не про то разговор:
Вдруг заметил я — нас было двое.. .
Для меня — будто ветром задуло костёр,
Когда он не вернулся из боя.

Нынче вырвалось, будто из плена весна, —
По ошибке окликнул его я:
"Друг, оставь покурить! " А в ответ — тишина:
Он вчера не вернулся из боя.

Наши мёртвые нас не оставят в беде,
Наши павшие — как часовые.. .
Отражается небо в лесу, как в воде, —
И деревья стоят голубые.

Нам и места в землянке хватало вполне,
Нам и время текло — для обоих.. .
Всё теперь — одному. Только кажется мне —
Это я не вернулся из боя.

1969
Владимир Семенович Высоцкий

МАЛЕНЬКИЙ ЧЕЛОВЕК

На Земле безжалостно маленькой
Жил да был человек маленький.
У него была служба маленькая.
И маленький очень портфель.

Получал он зарплату маленькую.. .
И однажды — прекрасным утром —
Постучалась к нему в окошко
Небольшая, казалось, война.. .

Автомат ему выдали маленький.
Сапоги ему выдали маленькие.
Каску выдали маленькую
И маленькую — по размерам — шинель.

... А когда он упал — некрасиво, неправильно,
В атакующем крике вывернув рот,
То на всей Земле не хватило бы мрамора,
Чтобы вырубить парня в полный рост!

Роберт Рождественский

прсто песенка Дельфин-война. стихов не знаю
Ты смотришь на телеэкран передачу новостей
Ты узнаешь о том кто был сегодня сильней
Кто стрелял только в спину а кто только в лоб
И том кто хотел но почему-то не смог
Ты почувствуешь боль ты почувствуешь страх
Ты узнаешь о том что в мире что-то не так
И главная новость как обычно одна
Что только пять дней война.

Она куда-то ушла и третий день не звонит
Ты почему-то один ты почему-то забыт
И каждый считает виноватым другого
Хотя сделать шаг на встречу это проще простого
И каждый хочет доказать что он лучше чем есть
И большая любовь превращается в месть
И безумные чувства превращаются в слова
Но это уже совсем другая война.

Бывает нет сил чтобы встать и идти
И некому помочь тебе на этом пути
И некому сказать что все будет хорошо
Что это только начало а в начале тяжело
Нелегко поднять тяжесть опустившихся рук
Особенно тогда когдя тебя предал друг
И каждый день превращается в бешеный бой
И это тоже война война с самим собой.

Он говорит что видел смерть и что сам ею был
Он говорит что до сих пор он ничего не забыл
В его пальцах навсегда осталась нервная дрожь
Он говорит и тихо плачет как сентябрьский дождь
И ты ему не мешай пусть говорит только он
Его слова о том что было будто раненого стон
Ты посмотри ему в глаза там только выстрелов дым
Пока он жив его война будет с ним.

Сергей Михалков
Детский ботинок (1944)

Занесенный в графу
С аккуратностью чисто немецкой,
Он на складе лежал
Среди обуви взрослой и детской.

Его номер по книге:
«Три тысячи двести девятый» .
«Обувь детская. Ношена.
Правый ботинок. С заплатой... »

Кто чинил его? Где?
В Мелитополе? В Кракове? В Вене?
Кто носил его? Владек?
Или русская девочка Женя?. .

Как попал он сюда, в этот склад,
В этот список проклятый,
Под порядковый номер
«Три тысячи двести девятый» ?

Неужели другой не нашлось
В целом мире дороги,
Кроме той, по которой
Пришли эти детские ноги

В это страшное место,
Где вешали, жгли и пытали,
А потом хладнокровно
Одежду убитых считали?

Здесь на всех языках
О спасенье пытались молиться:
Чехи, греки, евреи,
Французы, австрийцы, бельгийцы.

Здесь впитала земля
Запах тлена и пролитой крови
Сотен тысяч людей
Разных наций и разных сословий.. .

Час расплаты пришел!
Палачей и убийц - на колени!
Суд народов идет
По кровавым следам преступлений.

Среди сотен улик -
Этот детский ботинок с заплатой.
Снятый Гитлером с жертвы
Три тысячи двести девятой.

Мой товарищ, в предсмертной агонии
Не зови ты на помощь людей.
Дай ка лучше погрею ладони я
Над дымящейся кровью твоей.

И не плачь, не реви, словно маленький!
Ты не ранен, ты просто убит!
Дай-ка лучше сниму с тебя валенки.. .
Мне ещё воевать предстоит!

Константин Симонов

* * *
Если дорог тебе твой дом,
Где ты русским выкормлен был,
Под бревенчатым потолком,
Где ты, в люльке качаясь, плыл;
Если дороги в доме том
Тебе стены, печь и углы,
Дедом, прадедом и отцом
В нем исхоженные полы;

Если мил тебе бедный сад
С майским цветом, с жужжаньем пчел
И под липой сто лет назад
В землю вкопанный дедом стол;
Если ты не хочешь, чтоб пол
В твоем доме фашист топтал,
Чтоб он сел за дедовский стол
И деревья в саду сломал.. .

Если мать тебе дорога —
Тебя выкормившая грудь,
Где давно уже нет молока,
Только можно щекой прильнуть;
Если вынести нету сил,
Чтоб фашист, к ней постоем став,
По щекам морщинистым бил,
Косы на руку намотав;
Чтобы те же руки ее,
Что несли тебя в колыбель,
Мыли гаду его белье
И стелили ему постель.. .

Если ты отца не забыл,
Что качал тебя на руках,
Что хорошим солдатом был
И пропал в карпатских снегах,
Что погиб за Волгу, за Дон,
За отчизны твоей судьбу;
Если ты не хочешь, чтоб он
Перевертывался в гробу,
Чтоб солдатский портрет в крестах
Взял фашист и на пол сорвал
И у матери на глазах
На лицо ему наступал.. .

Если ты не хочешь отдать
Ту, с которой вдвоем ходил,
Ту, что долго поцеловать
Ты не смел, — так ее любил, —
Чтоб фашисты ее живьем
Взяли силой, зажав в углу,
И распяли ее втроем,
Обнаженную, на полу;
Чтоб досталось трем этим псам
В стонах, в ненависти, в крови
Все, что свято берег ты сам
Всею силой мужской любви.. .

Если ты фашисту с ружьем
Не желаешь навек отдать
Дом, где жил ты, жену и мать,
Все, что родиной мы зовем, —
Знай: никто ее не спасет,
Если ты ее не спасешь;
Знай: никто его не убьет,
Если ты его не убьешь.
И пока его не убил,
Ты молчи о своей любви,
Край, где рос ты, и дом, где жил,
Своей родиной не зови.
Пусть фашиста убил твой брат,
Пусть фашиста убил сосед, —
Это брат и сосед твой мстят,
А тебе оправданья нет.
За чужой спиной не сидят,
Из чужой винтовки не мстят.
Раз фашиста убил твой брат, —
Это он, а не ты солдат.

Так убей фашиста, чтоб он,
А не ты на земле лежал,
Не в твоем дому чтобы стон,
А в его по мертвым стоял.
Так хотел он, его вина, —
Пусть горит его дом, а не твой,
И пускай не твоя жена,
А его пусть будет вдовой.
Пусть исплачется не твоя,
А его родившая мать,
Не твоя, а его семья
Понапрасну пусть будет ждать.
Так убей же хоть одного!
Так убей же его скорей!
Сколько раз увидишь его,
Столько раз его и убей!