Назовите лучшего Поэта Франции)

«Читали ли вы Виктора Гюго? »
Не к Вам я обращаюсь, Владимир. Луи Арагон вопрошает своих современников. Хочу только отметить, до какой степени пренебрежения к собственной славе дошли французы и почему совсем не так уж нелепо обратиться к теперешней публике с вопросом: «Читали ли вы Виктора Гюго? »
И опять Л. Арагон:
В 1921 году - возможно, я ошибаюсь на несколько месяцев, - как-то вечером тогдашние сюрреалисты, мои друзья, и я вместе с ними, играли в одну из распространеннейших тогда в нашем кругу игр. На большом листе бумаги писали имена самых разных людей - и каждый из нас ставил им свою отметку, будь то Ландрю или Стендаль, Рембо или Карл Великий, Гегель или Жозефен Пеладан, Гомер или Чимабуэ; отметки были от минус двадцати до плюс двадцати. В этот вечер в наш список попал Гюго. Самому старшему из нас было двадцать пять лет. Все, за исключением двух, поставили Гюго только минусы, самый великодушный ограничился нулем. Тогда чувство возмущения охватило двух приверженцев Гюго, которыми оказались - я должен это признать - Андре Бретон [5] и я сам. Рядом находились библиотечные полки. Достаточно было протянуть руку, взять книги и читать. Ночь превратилась в праздник Гюго. Мы переходили от «Легенды веков» ко «Всем струнам лиры» , от «Осенних листьев» к «Созерцаниям» . После каждого прочитанного стихотворения отметки повышались, - каждый вносил исправления в свою прежнюю оценку; высокомерный юноша, поставивший старику Гюго минус двадцать в половине десятого вечера, переправил к трем часам утра отметку на плюс четырнадцать. А в пять часов, взволнованный, с воспаленными от бессонницы глазами, он вывел ему высшую отметку: плюс двадцать.
Я знаю: будут лгать, отыщут сто уверток.. .
(Перевод П. Антокольского)

Я знаю: будут лгать, отыщут сто уверток,
От правды ускользнут, от рук ее простертых.
Начнут все отрицать: «Не я, а он — вон тот! »
Так встаньте за меня, вы, Дант, Эсхил, пророки!
Крепки рифмованные строки.
Преступник, схваченный за горло, не уйдет.
Для нераскаянных закрыл я книгу эту,
История в глазах поэта
Всеобщей каторгой встает.

Поэт не молится, не грезит в наши годы.
Ключом Консьержери он запирает своды,
Ведущие в подвал, где заседает суд.
Тут принцев и господ, как жуликов, обыщут,
Тут императора освищут.
Тут Макбет — негодяй, а Цезарь — шулер тут.
Крылатых строф моих не размыкайтесь узы!
Пускай пылающие музы
Всех арестованных сочтут!
....
....
Мерзавцы! Их покой во Франции не вечен!
Защелкает мой бич по спинам человечьим.
Пусть певчие вопят, я им ответ найду.
Хлеща по именам и титулов лишая,
Мундиры с рясами мешая,
Тисками этих строк сжимаю их орду.
И стихари трещат, и блекнут эполеты,
И мантию в погоне этой
Теряет Цезарь на ходу.

И поле, и цветок, и синь озер в долинах,
И хлопья облаков нечесаных и длинных,
И в зыбких тростниках плакучая вода,
И мощный океан — дракон зеленогривый,
И бор с листвою говорливой,
И над волной маяк, и над горой звезда —
Все узнают меня и шепчутся про чудо:
«То дух отмщающий! Отсюда
Он гонит демонов стада! »

Поль Верлен.

Франсуа Вийон
От жажды умираю над ручьем.
Смеюсь сквозь слезы и тружусь, играя.
Куда бы ни пошел, везде мой дом,
Чужбина мне — страна моя родная.
Я знаю все, я ничего не знаю.
Мне из людей всего понятней тот,
Кто лебедицу вороном зовет.
Я сомневаюсь в явном, верю чуду.
Нагой, как червь, пышней я Всех господ.
Я всеми принят, изгнан отовсюду.

Я скуп и расточителен во всем.
Я жду и ничего не ожидаю.
Я нищ, и я кичусь своим добром.
Трещит мороз — я вижу розы мая.
Долина слез мне радостнее рая.
Зажгут костер — и дрожь меня берет,
Мне сердце отогреет только лед.
Запомню шутку я и вдруг забуду,
Кому презренье, а кому почет.
Я всеми принят, изгнан отовсюду.

Не вижу я, кто бродит под окном,
Но звезды в небе ясно различаю.
Я ночью бодр, а сплю я только днем.
Я по земле с опаскою ступаю,
Не вехам, а туману доверяю.
Глухой меня услышит и поймет.
Я знаю, что полыни горше мед.
Но как понять, где правда, где причуда?
А сколько истин? Потерял им счет.

Я всеми принят, изгнан отовсюду.
Не знаю, что длиннее — час иль год,
Ручей иль море переходят вброд?
Из рая я уйду, в аду побуду.
Отчаянье мне веру придает.
Я всеми принят, изгнан отовсюду.

Артюр Рембо

Богема
(Фантазия)

Засунув кулаки в дырявые карманы,
Под небом брел я вдаль, был, Муза, твой вассал.
Какие - о-ля-ля! - в мечтах я рисовал
Великолепные любовные романы!

В своих единственных, разодранных штанах
Я брел, в пути срывая рифмы и мечтая.
К Большой Медведице моя корчма пустая
Прижалась. Шорох звезд я слышал в небесах.

В траву усевшись у обочины дорожной,
Сентябрьским вечером, ронявшим осторожно
Мне на лицо росу, я плел из рифм венки.

И окруженный фантастичными тенями,
На обуви моей, израненной камнями,
Как струны лиры, я натягивал шнурки.

Шарль Бодлер

Жёзе Сибалини

Ламартин