Помогите найти не широко известный монолог из классики для поступления

Оскар Уайльд "Портрет Дориана Грея".
Влюбившись в Дориана, замечательная актриса Сибила словно утрачивает свой талант. Вот что она говорит по этому поводу:

— Дориан, Дориан! — воскликнула она. — Пока я вас не знала, я жила только на сцене. Мне казалось, что это — моя настоящая жизнь. Один вечер я была Розалиндой, другой — Порцией. Радость Беатриче была моей радостью, и страдания Корделии — моими страданиями. Я верила всему. Те жалкие актеры, что играли со мной, казались мне божественными, размалеванные кулисы составляли мой мир. Я жила среди призраков и считала их живыми людьми. Но ты пришел, любимый, и освободил мою душу из плена. Ты показал мне настоящую жизнь. И сегодня у меня словно открылись глаза. Я увидела всю мишурность, фальшь и нелепость той бутафории, которая меня окружает на сцене. Сегодня вечером я впервые увидела, что Ромео стар, безобразен, накрашен, что лунный свет в саду не настоящий и сад этот — не сад, а убогие декорации. И слова, которые я произносила, были не настоящие, не мои слова, не то, что мне хотелось бы говорить. Благодаря тебе я узнала то, что выше искусства. Я узнала любовь настоящую. Искусство — только ее бледное отражение. О радость моя, мой Прекрасный Принц! Мне надоело жить среди теней. Ты мне дороже, чем все искусство мира. Что мне эти марионетки, которые окружают меня на сцене? Когда я сегодня пришла в театр, я просто удивилась: все сразу стало мне таким чужим! Думала, что буду играть чудесно, — а оказалось, что ничего у меня не выходит. И вдруг я душой поняла, отчего это так, и мне стало радостно. Я слышала в зале шиканье — и только улыбалась. Что они знают о такой любви, как наша? Возьми меня отсюда, Дориан, уведи меня туда, где мы будем совсем одни. Я теперь ненавижу театр. Я могла изображать на сцене любовь, которой не знала, по не могу делать это теперь, когда любовь сжигает меня, как огонь. Ах, Дориан, Дориан, ты меня понимаешь? Ведь мне сейчас играть влюбленную — это профанация! Благодаря тебе я теперь это знаю.

Роман Хаггарда "Беатрис". Можете взять отрывки из её предсмертного письма. Хотя лично мне больше нравятся отрывки из самого текста, то есть слова автора, получается. Может, подойдут?

"Её охватила глухая тоска! До чего чуден опускающийся на море вечер! Как прозрачна вода -- вот рядом с веслом промелькнула рыбка, а вон и первая звёздочка вспыхнула на небосводе! Если бы только Джефри был рядом, они любовались бы вместе. Джефри -- он для неё потерян, и теперь она одна-одинёшенька, затеряна в мире -- между морем и звёздами. Ничего, море и звёзды лучше всех представителей рода людского, кроме одного-единственного. Союз их божествен, и в этом её утешенье. О, какой слепой яростью дышало лицо Элизабет, когда она, указывая на неё пальцем, называла грешницей, --это было страшнее, чем шантаж обезумевшего Дэвиса. Сестра всегда была мастерица передёргивать - выдала свои слова за библейские. Но в конце концов, может, она и права, ибо сказано там: "Если будут грехи ваши как багряное - как снег убелю". Но тут говорится о раскаянии, а оно не приходило к Беатрис. Рассудок подсказывал, что она попрала законы общества и времени, но сердце кричало о том, что дарованная ей любовь бессмертна, а потому для неё тесны любые границы. ..То, что она любит его - реальность, хорошо это или дурно, но она любит его, любит! "

"И всё же она верила - он её не забудет. Память о ней сохранит он на годы, а может, и навсегда. И будет часто думать о том. как гордилась бы она его достижениями. Увы, Беатрис ПОЗАБЫЛА ПРОСТУЮ ИСТИНУ - ЕСЛИ УТРАЧЕНО ТО, ЧТО ДЕЛАЕТ ЖИЗНЬ ПРЕКРАСНОЙ, ЕСЛИ СОЛНЦЕ ЗАШЛО И БУДНИ ЛИШИЛИСЬ СМЫСЛА - РЕДКИЕ ВСПЫШКИ ВДОХНОВЕНЬЯ СТАНОВЯТСЯ ЖАЛКОЙ ЗАМЕНОЙ, СЛАБЫМ ОТСВЕТОМ ВЕЛИКИХ ПОБЕД, КОТОРЫЕ МОГЛИ БЫ СОВЕРШИТЬСЯ.
... Если мертва душа - никакая удача, ..никакие награды, ..НЕ ВОСПОЛНЯТ ПОТЕРИ. Бедное дитя! Она не могла себе представить, что и спустя десятилетия Джефри без колебаний отказался бы от всех почестей, чтобы вернуть назад один год, год, когда он был с нею знаком. "

...Жемчужины вовсе не радуют раковину. Жемчужина - это болезнь, попытка молюскка защититься от попавшей внутрь песчинки.

Сочинительство тоже болезнь, попытка души защититься от попавшей внутрь боли.. .

Что можем дать мы...? Ведь в каждом живущем есть волшебное и удивительное, которое он может подарить миру. Великое счастье - найти это чудо, узнать, чем владеешь. Многие смотрят в душу до самой смерти, но не в силах разглядеть дарованное им. Многие поленились посмотреть. Еще больше тех, кто испугался даже обратить взгляд внутрь.

Ничего не может повторяться, ничего. Ветер играет песком, строя в пустыне барханы. Они похожи друг на друга, но стоит приглядеться - и видно, что различий больше, чем сходства. Даже песчинки не одинаковы, и ложаться по-разному. А что говорить о людях? Люди не песок, мы можем идти против ветра, пока хватает сил.

Судьба человеческая - будто ветвь дерева. Росла прямо, да надломили ее небрежной рукой, мимо проходя. Выпрямилась, но ударила буря. Согнулась от ветра, протянулась вверх. Уткнулась в другую ветвь - да изогнулась вниз.

И все равно - растет ветвь. Все равно - радуется весне, все равно - жжет ее мороз и калечит град. Изломанная, но живая. А какой могла стать - то уже никому и неведомо.
Лукьяненко. Близится утро.

– Жил-был человек.. .

– Мне всегда нравилось это начало, – одобрил его ключник и пододвинул ближе к Мартину чистый бокал и бутылку вина.

Мартин плеснул себе в бокал и повторил:

– Жил-был человек, а потом, как водится, умер. После этого оглядел себя и очень удивился. Тело лежало на кровати и потихоньку начинало разлагаться, а у него осталась только душа. Голенькая, насквозь прозрачная, так что сразу стало видно, что к чему. Человек расстроился – без тела былокак-то неприятно и неуютно. Все мысли, которые он думал, плавали в его душе будто разноцветные рыбки. Все его воспоминания лежали на дне души – бери и рассматривай. Были среди этих воспоминаний красивые и хорошие, такие, что приятно взять в руки. Но были и такие, что человеку самому становилось страшно и противно. Он попытался вытрясти из души некрасивые воспоминания, но это никак не получалось. Тогда он постарался положить наверх те, что посимпатичнее – как он первый раз в жизни влюбился, как он ухаживал за старой больной тетушкой, как плакал, когда у него умерла собачка, как радовался рассвету, который ему довелось увидеть в горах после долгой и страшной снежной бури.

И пошел назначенной ему дорогой.

Бог мимолетно посмотрел на человека и ничего не сказал. Человек решил, что Бог второпях не заметил других воспоминаний: как он изменил своей любимой, как он радовался, когда тетушка умерла и ему досталась квартира, как спьяну пинал ластящуюся к нему собачку, как грыз в темной холодной палатке припрятанный шоколад, пока его голодные друзья спали, и многое, многое другое, о чем ему вовсе не хотелось вспоминать. Человек обрадовался и отправился в рай – поскольку Бог не закрыл перед ним двери.

Прошло какое-то время, трудно даже сказать какое, потому что там, куда попал человек, время шло совсем иначе, чем на Земле. И человек вернулся назад, к Богу. “Почему ты вернулся? ” – спросил Бог, – “Ведь Я не закрывал перед тобой врата рая”. “Господь”, – сказал человек, – “Мне плохо в Твоем раю. Я боюсь сделать шаг – слишком мало хорошего в моей душе, и оно не может прикрыть дурное. Я боюсь, что всем видно, насколько я плох”. “Чего же ты хочешь? ” – спросил Бог, поскольку Он был творцом времени и имел его в достатке, чтобы ответить каждому. “Ты всемогущ и милосерден”, – сказал человек. – “Ты видел мою душу насквозь, но не остановил меня, когда я пытался скрыть свои грехи. Сжалься же надо мной, убери из моей души все плохое, что там есть! ” “Я ждал совсем другой просьбы” – ответил Бог. — “Но я сделаю так, как просишь ты”.
... все не уместилось
Лукьяненко. Спектр