посоветуйте тяжелые стихи)

Коньяк в графине - цвета янтаря,
что, в общем, для Литвы симптоматично.
Коньяк вас превращает в бунтаря.
Что не практично. Да, но романтично.
Он сильно обрубает якоря
всему, что неподвижно и статично.

Конец сезона. Столики вверх дном.
Ликуют белки, шишками насытясь.
Храпит в буфете русский агроном,
как свыкшийся с распутицею витязь.
Фонтан журчит, и где-то за окном
милуются Юрате и Каститис.

Пустые пляжи чайками живут.
На солнце сохнут пестрые кабины.
За дюнами транзисторы ревут
и кашляют курляндские камины.
Каштаны в лужах сморщенных плывут
почти как гальванические мины.

К чему вся метрополия глуха,
то в дюжине провинций переняли.
Поет апостол рачьего стиха
в своем невразумительном журнале.
И слепок первородного греха
свой образ тиражирует в канале.

Страна, эпоха - плюнь и разотри!
На волнах пляшет пограничный катер.
Когда часы показывают "три",
слышны, хоть заплыви за дебаркадер,
колокола костела. А внутри
на муки Сына смотрит Богоматерь.

И если жить той жизнью, где пути
действительно расходятся, где фланги,
бесстыдно обнажаясь до кости,
заводят разговор о бумеранге,
то в мире места лучше не найти
осенней, всеми брошенной Паланги.

Ни русских, ни евреев. Через весь
огромный пляж двухлетний археолог,
ушедший в свою собственную спесь,
бредет, зажав фаянсовый осколок.
И если сердце разорвется здесь,
то по-литовски писанный некролог

не превзойдет наклейки с коробка,
где брякают оставшиеся спички.
И солнце, наподобье колобка,
зайдет, на удивление синичке
на миг за кучевые облака
для траура, а может, по привычке.

Лишь море будет рокотать, скорбя
безлично - как бывает у артистов.
Паланга будет, кашляя, сопя,
прислушиваться к ветру, что неистов,
и молча пропускать через себя
республиканских велосипедистов.
Автор : Иосиф Бродский

Эгоизм болезни: носись со мной,

неотступно бодрствуй у изголовья,

поправляй подушки, томись виной

за свое здоровье.
Эгоизм здоровья: не тронь, не тронь,

Избегай напомнить судьбой своею

Про людскую бренность, тоску и вонь:

Я и сам успею.
Эгоизм несчастных: терпи мои

вспышки гнева, исповеди по пьяни,

Оттащи за шкирку от полыньи,

Удержи на грани.
Эгоизм счастливых: уйди-уйди,

не тяни к огню ледяные руки,

У меня, глядишь, еще впереди

не такие муки.
Дай побыть счастливым - хоть миг, хоть час,

Хоть куда укрыться от вечной дрожи,

Убежать от жизни, забыть, что нас

Ожидает то же.
О, боязнь касаться чужих вещей!

Хорошо, толпа хоть в метро проносит

Мимо грязных тряпок, живых мощей,

Что монету просят.
О боязнь заразы сквозь жар стыда:

Отойдите, нищие и калеки! -

И злорадство горя: иди сюда,

заражу навеки!
Так мечусь суденышком на волне

Торжества и страха, любви и блуда,

То взываю к ближним: "Иди ко мне! ",

То "Пошел отсюда! ".
Как мне быть с тобой, эгоизм любви,

Как мне быть с тобой, эгоизм печали -

Пара бесов, с коими визави

Я сижу ночами?
А вверху, в немыслимой высоте,

где в закатном мареве солнце тает, -

презирая бездны и те, и те,

альтруизм витает.
Над моей измученной головой,

Над счастливой парой и над увечной,

Он парит - безжалостный, неживой,

Безнадежный, хладный, бесчеловечный.
Д Быков

Поэзия - стихи и песни Игоря Талькова - посмотрите в интернете

Ma chеre amie... (зачёркнуто три раза) ,
А ниже -
Машенька! Родной мой человек.. .
(Потом ещё зачёркнутая фраза) ,
И с новой строчки:
Вот и первый снег.. .
Такой же, как когда мы повстречались,
( Да неужели правда, а не сон? )
Как хорошо, что Вы тут не остались!
Как принял вас "Туманный Альбион"?
Здесь очень холодно, пустуют мостовые,
На Невском кучи недоубранной листвы,
Нет света, и
матросы - постовые
Жгут мебелью и книгами костры.
Продукты дороги, наглеют спекулянты,
Разграблены и брошены дома,
И даже кажется - бесстрастные атланты
Ещё немного,
и сойдут с ума.
И небо серо, и гранит, и крыши,
И словно Стикс - бесцветная Нева.. .
И слышится - наш город еле дышит
Лишь первым снегом, выпавшим с утра.
Здесь только тени - это же не люди!
Бог свергнут, и на белый пьедестал
Они воздвигли памятник Иуде!
(Но он и десять дней не простоял) .
В Сибири - чехи, на Кубани - наши,
Но сколько же отдать придётся сил,
Чтоб пьющих кровь
как из бездонной чаши
Создатель наш когда-нибудь простил!
Вы верно знаете, (газеты раструбили)
Мы новости не слышали страшней -
Царя плебеи всё-таки убили,
А вместе с ним -
царицу и детей.. .
Живём надеждой - человек бесценен,
И мир нам Богом не напрасно дан,
Совсем недавно был подстрелен Ленин,
Жаль, в голову не целилась Каплан.
У нас здесь тоже был похожий выстрел -
В Урицкого стрелял то ли кадет.. .
Вы слышали быть может -
Каннегисер,
Есенинский приятель и поэт?
А Каппель - умница, теперь уже в Казани,
Отбил у красных золото страны.. .
Ах, Машенька, да живы ли Вы сами? !
Как я скучаю.. . как Вы мне нужны!
Не в моде офицерские шинели,
Солдат штыком пырнёт за аксельбант.. .
Тут скоро петербургские метели
Оправят снегом город - бриллиант
Такой любимый, строгий и прекрасный,
В котором Вы мне посланы судьбой.. .
Теперь он Петроград
с приставкой "красный",
Без Вас холодный, грубый и чужой.
Дойдёт ли весточка, прочтёте ли записку,
Иль затеряется, как прежние, в пути?.. .

...Приказ Дзержинского -
расстреливать по списку
Всех офицеров, что смогли найти.
Прощай, удача, кончилось везенье,
Беззвучны кадры синемы Люмьер,
Когда пришли за ним
под воскресенье,
Подвёл осечкой верный револьвер.. .
В Святом Кремле осели отщепенцы,
Как им тогда казалось - на века.. .
...Её корабль потопили немцы,
Его забили до смерти в ЧеКа.

ИЛЛЮЗИОН
В далеком, замкнутом пространстве.
Там, в лабиринтах суеты,
Блуждают тени прежних странствий,
Где вскоре будем я и ты.

За кем бредут они вдогонку,
Сбивая в кровь свои стопы?
Летят им вслед удары гонга,
Мелькают версты и столбы.

Толпа разрозненных и равных
Мешает кровь свою с чужой.
Где по ночам так ноют раны,
И слышен только волчий вой.

Они постигли все науки.
И, на помин своей души,
Разрыв могилы, греют руки
Достопочтенные мужи.

И, обожравшись вволю гнили,
Идут вперед сквозь дождь и грязь.. .
Вопрос поставив: или - или?
То громко плача, то смеясь.. .

Упала ночь на город,
превращая лица сонных,
в тени.
В уютных креслах,
смирно, смотрят
телевизор, молча, люди.
Им все равно,
не интересно им,
что с ними завтра может, будет.
Котлета стынет на тарелке –
вот проблема жизни,
бренных.

Кому-то скучно жить,
халява манит
в игровые залы,
А кто-то, попусту меняет
жизнь на «спайс» , - вниз камнем,
в эйфории, в бездну.
В подъездах,
вынуждают собираться молодежь,
лишая прав на выбор в жизни,
А школьницы, в подвалах,
познают уроки страсти -
первой боли.

И кто ты,
как ты справишься с той ношей,
что повисла на душе так скверно?
Какую соту выберешь,
что бы плодить себе подобных,
не взирая в похоть бездны?
Мы рождены на свет,
что бы тихонько умирать,
под звуки обещаний свыше.
Желая прав, все чаще,
забываем про обязанности
и живем как мыши.

Не унижайте душу,
жизнь – это
не рекламный ролик!
Нам мысли пудрят,
отвлекая взор наш
от чумы грядущей.
И если не сегодня,
значит завтра уже
точно, поздно будет.
Кто, если не мы,
кому еще нужны мы,
в этом мире взглядов жадных?

Упала ночь на город,
превращая лица сонных,
в тени.
В уютных креслах,
молча, смотрят
телевизор, тупо, люди.
Им все равно,
не интересно им,
что с ними завтра может, будет.
Да и не будет, его завтра
все потому, что нет его!
Пусть Бог, всех нас за все рассудит.

Иосиф Бродский

1

Мы хотим играть на лугу в пятнашки,
не ходить в пальто, но в одной рубашке.
Если вдруг на дворе будет дождь и слякоть,
мы, готовя уроки, хотим не плакать.

Мы учебник прочтем, вопреки заглавью.
Все, что нам приснится, то станет явью.
Мы полюбим всех, и в ответ - они нас.
Это самое лучшее: плюс на минус.

Мы в супруги возьмем себе дев с глазами
дикой лани; а если мы девы сами,
то мы юношей стройных возьмем в супруги,
и не будем чаять души друг в друге.

Потому что у куклы лицо в улыбке,
мы, смеясь, свои совершим ошибки.
И тогда живущие на покое
мудрецы нам скажут, что жизнь такое.

2

Наши мысли длинней будут с каждым годом.
Мы любую болезнь победим иодом.
Наши окна завешаны будут тюлем,
а не забраны черной решеткой тюрем.

Мы с приятной работы вернемся рано.
Мы глаза не спустим в кино с экрана.
Мы тяжелые брошки приколем к платьям.
если кто без денег, то мы заплатим.

Мы построим судно с винтом и паром,
целиком из железа и с полным баром.
Мы взойдем на борт и получим визу,
и увидим Акрополь и Мону Лизу.

Потому что число континентов в мире
с временами года, числом четыре,
перемножив и баки залив горючим,
двадцать мест поехать куда получим.

3

Соловей будет петь нам в зеленой чаще.
Мы не будем думать о смерти чаще,
чем ворона в виду огородных пугал.
Согрешивши, мы сами и встанем в угол.

Нашу старость мы встретим в глубоком кресле,
в окружении внуков и внучек. Если
их не будет, дадут посмотреть соседи
в телевизоре гибель шпионской сети.

Как нас учат книги, друзья, эпоха:
завтра не может быть так же плохо,
как вчера, и слово сие писати
в tempi следует нам passati.

Потому что душа существует в теле,
Жизнь будет лучше, чем мы хотели.
Мы пирог свой зажарим на чистом сале,
ибо так вкуснее; нам так сказали.

божественную комедию почитай

Я понял на ходу, что я в тумане. Струились лица, контуры текли, все исчезало прежде, чем возникнуть.

Я плелся по безлюдным мостовым. Вдруг на углу мне улыбнулся мальчик, и мне взбрело потрогать его кожу и убедиться, что она живая. Но кисть руки в мальчишеских вихрах растаяла — и мальчик содрогнулся, впервые ощутив небытие. И замер, изумленный этой дрожью.

Я плыл, меня несло ленивым ветром. Стал виден сад и женщина в саду. Я крикнул: «Это я! Ты не узнала?» Слова мои, бесшумные снежинки, расплылись в безответной тишине. Чтоб добудиться, я поцеловал, но губ ее, изваянных из камня, коснулся только воздух — и казалось, что целовало их воспоминанье. И я оставил женщину вдвоем с ее судьбой — остаться изваяньем.

И вновь меня несло ленивым ветром. И были серы площади и стены. И люди во плоти или в металле выказывали, как они горды быть явью, плотью, кровью или бронзой. (А между тем наедине с собой довольно взгляда, зеркала, молчанья, чтобы разверзлась бездна под ногами — мгновенье пустоты, неумолимость, неизмеримость этого провала, и злая безнадежность ожиданья, и вечный страх, что ты такой, как есть.)

Опять меня несло ленивым ветром. Пустыни улиц. Крик. Небытие. И, от химер устав, я растворился в тумане, из которого возник.

(это октавио пасс - мой любимый поэт знаю большинство его стихов наизусть))))

случились два астронома в пиру (для меня, а для вас?)

wtw

брехня

СМЕРТЬ ПОЭТА

Отмщенья, государь, отмщенья!
Паду к ногам твоим:
Будь справедлив и накажи убийцу,
Чтоб казнь его в позднейшие века
Твой правый суд потомству возвестила,
Чтоб видели злодеи в ней пример.

Погиб поэт! — невольник чести —
Пал, оклеветанный молвой,
С свинцом в груди и жаждой мести,
Поникнув гордой головой!..
Не вынесла душа поэта
Позора мелочных обид,
Восстал он против мнений света
Один, как прежде... и убит!
Убит!.. к чему теперь рыданья,
Пустых похвал ненужный хор
И жалкий лепет оправданья?
Судьбы свершился приговор!
Не вы ль сперва так злобно гнали
Его свободный, смелый дар
И для потехи раздували
Чуть затаившийся пожар?
Что ж? веселитесь... — он мучений
Последних вынести не мог:
Угас, как светоч, дивный гений,
Увял торжественный венок.
Его убийца хладнокровно
Навел удар... спасенья нет:
Пустое сердце бьется ровно.
В руке не дрогнул пистолет,
И что за диво?.. издалека,
Подобный сотням беглецов,
На ловлю счастья и чинов
Заброшен к нам по воле рока;
Смеясь, он дерзко презирал
Земли чужой язык и нравы;
Не мог щадить он нашей славы;
Не мог понять в сей миг кровавый,
На что́ он руку поднимал!..
И он убит — и взят могилой,
Как тот певец, неведомый, но милый,
Добыча ревности глухой,
Воспетый им с такою чудной силой,
Сраженный, как и он, безжалостной рукой.
Зачем от мирных нег и дружбы простодушной
Вступил он в этот свет, завистливый и душный
Для сердца вольного и пламенных страстей?
Зачем он руку дал клеветникам ничтожным,
Зачем поверил он словам и ласкам ложным,
Он, с юных лет постигнувший людей?..
И прежний сняв венок, — они венец терновый,
Увитый лаврами, надели на него:
Но иглы тайные сурово
Язвили славное чело;
Отравлены его последние мгновенья
Коварным шепотом насмешливых невежд,
И умер он — с напрасной жаждой мщенья,
С досадой тайною обманутых надежд.
Замолкли звуки чудных песен,
Не раздаваться им опять:
Приют певца угрюм и тесен,
И на устах его печать.
А вы, надменные потомки
Известной подлостью прославленных отцов,
Пятою рабскою поправшие обломки
Игрою счастия обиженных родов!
Вы, жадною толпой стоящие у трона,
Свободы, Гения и Славы палачи!
Таитесь вы под сению закона,
Пред вами суд и правда — всё молчи!..
Но есть и божий суд, наперсники разврата!
Есть грозный суд: он ждет;
Он не доступен звону злата,
И мысли и дела он знает наперед.
Тогда напрасно вы прибегнете к злословью:
Оно вам не поможет вновь,
И вы не смоете всей вашей черной кровью
Поэта праведную кровь!