“Грехи прощают за стихи. Грехи большие — за стихи большие” (Слуцкий)?

Наши отроки (то есть все зреющее поколение) , при плохом воспитании, которое не
дает им никакой подпоры для жизни, познакомились с твоими буйными, одетыми
прелестию поэзии мыслями; ты уже многим нанес вред неисцелимый. Это должно
заставить тебя трепетать. Талант ничто. Главное: величие нравственное.
Так писал сердитый Жуковский своему опальному любимому ученику в 1826 году,
быть может, слегка кривя душой в расчете на прочтение своего послания в высших
инстанциях. Так и не вступив с ним в открытый спор, несколько лет спустя
Пушкин оставил на полях книги стихов князя Вяземского свою знаменитую и
загадочную максиму:
Поэзия выше нравственности или, по крайней мере, совсем иное дело.
При всей внешней простоте этого заявления, смысл его остается темным. Если
поэзия выше нравственности, то подобным же статусом должен обладать и ее
творец. Значит ли это, что поэт имеет святое право не платить по счетам
портному, пропивать имение жены, брюхатить дворовых девушек или похищать у
товарища из бумажника сторублевые ассигнации? Появляется соблазн утверждать,
что гений и злодейство не только совместимы, но и не могут обходиться друг без
друга: для постижения многократно упоминавшейся выше гармонии поэт обязан на
собственном опыте познать все светлые и темные стороны жизни, а затем, если уж
он и впрямь гениален, сделать сознательный выбор в пользу добра (или даже зла
— ведь поэзия выше нравственности!) . “Грехи прощают за стихи. Грехи большие —
за стихи большие” (Слуцкий) . Бахыт Кенжеев. КНИГА СЧАСТЬЯ

Я не люблю родных моих, друзья\Мне чужды, брак — тяжелая обуза. \В томительной пустыне бытия\Гонимая отверженная Муза —\Единственная спутница моя. \И более надежного союза\Нет на земле: с младенчества храня, \Она, как мать, лелеяла меня. Дмитрий Мережковский Середина — конец 1890-х годов СТАРИННЫЕ ОКТАВЫ Octaves du passé\ПЕСНЬ ВТОРАЯ
ПОЭЗИЯ Я не помню первой своей строки.