Почему Григорий Печорин вел дневник? ( "Герой нашего времени")

Композиция романа позволяет последовательно менять “рассказчиков”. Сначала о Печорине рассказывают другие герои, потом-он сам дает анализ своей личности в "Дневнике Печорина".

Понять эту неординарную натуру и помогает дневник Печорина, который объединяет три последние повести романа. Герой пишет о себе искренне и бесстрашно, не боясь выставить наружу свои слабости и пороки. В предисловии к "Журналу Печорина" автор замечает, что история души человеческой едва ли не полезнее и не любопытнее истории целого народа.
Высказывания ПЕЧОРИНА о себе:
....Во мне два человека: один живет в полном смысле этого слова, другой мыслит и судит его; первый, быть может, через час простится с вами и миром навеки, а второй…

И, может быть, я завтра умру! … и не останется на земле ни одного существа, которое поняло бы меня совершенно.

Я люблю сомневаться во всем: это расположение ума не мешает решительности характера — напротив, что до меня касается, то я всегда смелее иду вперед, когда не знаю, что меня ожидает. Ведь хуже смерти ничего не случится — а смерти не минуешь!
«Все читали на моем лице признаки дурных свойств, которых не было; но их предпо¬лагали — и они родились. Я был скромен — меня обвиняли в лукавстве: я стал скрытен. Я глубоко чувствовал добро и зло; никто меня не ласкал, все оскорбляли: я стал злопамятен; я был угрюм, — другие дети веселы и болтливы; я чувствовал себя выше их, — меня ставили ниже. Я сделался завистлив. Я был готов любить весь мир, — меня никто не понял: и я выучился ненавидеть. Моя бесцветная молодость протекала в борьбе с собой и светом; лучшие мои чувства, боясь насмешки, я хоронил в глубине сердца: они там и умерли. Я говорил правду — мне не верили: я начал обманывать; узнав хорошо свет и пружины общества, я стал искусен в науке жизни и видел, как другие без искусства счастливы, пользуясь даром теми выгодами, которых я так неутомимо добивался. И тогда в груди моей родилось отчаяние...

совершенно верно, увы, он и себе не верел до конца. . оставался толко дневник