СЕМЬ. " Горда сыновними познаньями в Науке,
Закрыла Книгу Мать, не замечая скуки
И отвращения во взгляде голубом
Под слишком выпуклым, недетски умным лбом.
Он всю неделю был примерным и послушным,
Привычно прятал он под видом прямодушным
Нелёгкий нрав. Греша в чуланной темноте,
Язык показывал он грязной черноте
Панелей, плесенью и сыростью изрытых,
И мушки прыгали в глазах его закрытых.
Весенним вечером скрипучий старый дом
Светился окнами, и он вдыхал с трудом
Потоки свежести, бегущей по карнизам.
А летом в сумраке насыщенном и сизом
Дрянного нужника, подавлен, глуп, упрям,
Полдня мечтал назло предательским ноздрям.
Зимою в садике, отмытом от тягучих
Житейских запахов, на известковых кучах,
Отбеленных луной, он размышлял под скрип
Покрытых струпьями оледенелых лип
И жадно тёр глаза, виденья воскрешая.
К босым оборвышам душа его большая
Тянулась – к вежливым трёхлетним старичкам,
К заросшим грубою коростою рукам,
Что прятались в дыру загаженной дерюги.
Как он страдал за них! И если мать в испуге
Пыталась увести его, он подымал
Покорные глаза – он нежен был и мал
И лживый взгляд её не мог считать уликой.
В семь лет он сочинял романы о Великой
Пустыне, где в морях Свободы луч блистал,
Роман о прериях и джунглях, он листал,
Краснея, клейкие журнальные картинки,
Где улыбаются испанки, аргентинки.
Он не играл почти с соседскими детьми.
Работницкая дочь, дикарка лет восьми,
Тряся кудряшками, в хлопчатом платье пёстром,
Бросалась на него, и с наслажденьем острым
Её кусал он в зад, осёдлан, побеждён.
На жёсткую кровать потом тащился он,
От лютых кулачков и пяток лиловея,
И нежной кожи вкус всё ярче, всё живее
В убогой комнате напоминал о ней.
Его пугал покой воскресных зимних дней,
Когда за столиком, прилизанный и грустный,
Читал он Библию, и зеленью капустной
Могильно отливал потёртый коленкор,
Кошмарным сном томил божественный укор.
Не бога он любил, а грязных и усталых
Рабочих – он бродил в задымленных кварталах,
Где барабанный треск насмешки заглушал
И голос над толпой декреты оглашал.
О луге грезил он, просторном и душистом,
О солнце, о любви в кружении пушистом.
В печальном странный вкус он находил порой -
В пустынной комнате, высокой и сырой,
Где луч сквозь жалюзи просвечивал лилово,
Читал он свой роман, продуманный до слова,
Роман о выжженных кирпичных небесах,
О звёздно-голубых затопленных лесах,
Рождённых головокружительной химерой,
И в сонной полутьме, над простынёю серой,
Вдали от уличных невнятный голосов,
Росло предчувствие грядущих парусов. " А. Рембо.
***
ВОСЕМЬ. "Всемирная история низости" объединяет восемь рассказов и восемь очерков о людях, которым моральное падение, преступления и позор открыли дорогу к славе.
Бескорыстный убийца Билл Харриган
Беспардонный лжец Том Кастро
Пиратка, вдова Чанга
Жестокий освободитель Лазарус Морель
Мужчина из Розового кафе
Неучтивый церемонийместер Котсуке но Суке
Преступных дел мастер Манк Иетмен
Красильщик в маске Хаким из Мерва.
У Кортасара тоже есть "Восьмигранник", состоящий из восьми рассказов.
А вот если попробовать такой вариант 8.
Хулио Картасар "Мы так любим Гленду"
просто мы любили Гленду Гарсон, и этого достаточно было, чтобы отмежеваться от тех, кто только восхищался ею. Нас не меньше этих других восхищала Гленда, боготворили мы также Анук Эме, Мэрилин, Анни Жирар
до и Сильвану Пампанини, да и против Марчелло Мастроянни, Ива, Витторио и Дэрка* мы ничего не имели, но превыше всего любили Гленду,
...
