Есть на свете поважней дела страстных бурь и подвигов любовных...?

Для девушек - нет, а для мужчин.. .

Русская народная охрипшая песня "Бросьте, ребята, бросьте"

Бросьте, ребята, бросьте,
Наше ли это дело?
В сердцах мы у женщин гости и только,
Была любовь, да улетела.

Была любовь, да надоела,
Так стоит ли тащиться рядом.
А если ласкать придется (навряд ли) ,
Ласкаем, но только взглядом.

Наше ли это дело:
Ревность, тоска, отчаянье.
Ветра бы нам, да снега побольше,
Моря, да крика чаек.

Бросьте, ребята, бросьте,
Нам ли искать причину,
Бросьте, ребята, бросьте, довольно
Ведь мы, черт возьми, мужчины.

Так, бросьте, ребята, бросьте,
Махните-ка лучше шапкой,
И пусть по волнам несется, каррамба,
Шхуна под черной тряпкой.

Мы друзья перелетные птицы
Только быт наш одним нехорош
На земле не успели жениться
А на небе жены не найдешь
Потому потому что мы пилоты
Небо наш небо наш родимый дом
Первым делом первым делом самолеты
Ну а девушки а девушки потом
Первым делом первым делом самолеты
Ну а девушки а девушки потом
Нежный образ в мечтах приголубишь
Хочешь сердце навеки отдать
Нынче встретишь увидишь полюбишь
А назавтра опять улетать
Потому потому что мы пилоты
Небо наш небо наш родимый дом
Первым делом первым делом самолеты
Ну а девушки а девушки потом
Первым делом первым делом самолеты
Ну а девушки а девушки потом
Чтоб с тоскою в пути не встречаться
Вспоминая про ласковый взгляд
Мы решили друзья не влюбляться
Даже в самых красивых девчат
Потому потому что мы пилоты
Небо наш небо наш родимый дом
Первым делом первым делом самолеты
Ну а девушки а девушки потом
Первым делом первым делом самолеты
Ну а девушки а девушки потом

Вчера еще в глаза глядел,
А нынче - всё косится в сторону!
Вчера еще до птиц сидел, -
Всё жаворонки нынче - вороны!

Я глупая, а ты умен,
Живой, а я остолбенелая.
О, вопль женщин всех времен:
"Мой милый, что тебе я сделала?! "

И слезы ей - вода, и кровь -
Вода, - в крови, в слезах умылася!
Не мать, а мачеха - Любовь:
Не ждите ни суда, ни милости.

Увозят милых корабли,
Уводит их дорога белая.. .
И стон стоит вдоль всей земли:
"Мой милый, что тебе я сделала? "

Вчера еще - в ногах лежал!
Равнял с Китайскою державою!
Враз обе рученьки разжал, -
Жизнь выпала - копейкой ржавою!

Детоубийцей на суду
Стою - немилая, несмелая.
Я и в аду тебе скажу:
"Мой милый, что тебе я сделала? "

Спрошу я стул, спрошу кровать:
"За что, за что терплю и бедствую? "
"Отцеловал - колесовать:
Другую целовать",- ответствуют.

Жить приучил в самом огне,
Сам бросил - в степь заледенелую!
Вот что ты, милый, сделал мне!
Мой милый, что тебе - я сделала?

Всё ведаю - не прекословь!
Вновь зрячая - уж не любовница!
Где отступается Любовь,
Там подступает Смерть-садовница.

Самo - что дерево трясти! -
В срок яблоко спадает спелое.. .
- За всё, за всё меня прости,
Мой милый, - что тебе я сделала!


***

- Годы твои - гора,
Время твое - царей.
Дура! любить - стара.
- Други! любовь - старей:

Чудищ старей, корней,
Каменных алтарей
Критских старей, старей
Старших богатырей.. .

Дикая воля
Я люблю такие игры,
Где надменны все и злы.
Чтоб врагами были тигры
И орлы!

Чтобы пел надменный голос:
"Гибель здесь, а там тюрьма! "
Чтобы ночь со мной боролась,
Ночь сама!

Я несусь, - за мною пасти,
Я смеюсь - в руках аркан.. .
Чтобы рвал меня на части
Ураган!

Чтобы все враги - герои!
Чтоб войной кончался пир!
Чтобы в мире было двое:
Я и мир!

И вот настал день, когда все их запасы истощились. Зубчатые скалы отодвинулись, хребты стали ниже, им открылась дорога на желанный запад. Но к этому времени последние силы покинули их, пищи больше не было, вечером они легли спать, а наутро не встали. Смок кое-как поднялся, упал и, ползая на четвереньках, стал раскладывать костер. Лабискви тоже сделала несколько попыток подняться, но каждый раз падала, обессиленная. Смок опустился рядом с нею; слабая улыбка дрогнула на его лице. Он смеялся над бессознательной привычкой, которая заставила его биться над никому не нужным костром. Жарить было нечего, а день стоял теплый. Легкий ветерок вздыхал в соснах, и повсюду из-под тающего снега журчала музыка невидимых ручейков. Лабискви лежала в оцепенении. Ее грудь вздымалась так незаметно, что временами Смок думал, что она уже мертва. В полдень его разбудил далекий крик белки. Волоча тяжелое ружье, он поплелся по насту, уже покрытому водой. Он полз на четвереньках, вставал, падал ничком, снова полз, --полз туда, где была белка, дразнившая его яростным стрекотанием и медленно, как бы издеваясь, уходившая от него. Выстрелить сразу у него не хватало сил, а белка все не останавливалась. Порой он падал в мокрую снежную кашицу и плакал от слабости. Порой свеча его жизни начинала гаснуть, и его окутывал мрак. Он упал в обморок и лежал -- он сам не знал, как долго. Вечерний холод привел его в себя; его мокрая одежда примерзла ко вновь образовавшемуся насту. Белка исчезла, и после мучительной борьбы он дополз до Лабискви. Он был так слаб и измучен, что всю ночь напролет пролежал как мертвый и ни на минуту не заснул. Солнце стояло высоко в небе, и та же самая белка стрекотала в деревьях, когда рука Лабискви прикоснулась к щеке Смока и разбудила его. --Положи мне руку на сердце, любимый, --сказала она ясным, но слабым, звучащим откуда-то издалека голосом. --Мое сердце -- моя любовь. Возьми ее в руки. Казалось, прошли века, прежде чем она заговорила вновь: -- Помни, на юг пути нет. Народ Карибу знает это хорошо. Выход на запад. . .Ты уже почти пришел. . .Ты достигнешь его. . .Смок погрузился в оцепенение, подобное смерти, но она опять разбудила его. --Прижмись к моим губам твоими губами, --сказала она. --Так я хочу умереть. --Мы умрем вместе, счастье мое, --ответил он. --Нет. --Дрожащей рукой она остановила его. Ее голос был так слаб, что Смок с трудом слышал его, --и все же он разобрал каждое ее слово. Ее рука начала шарить в капюшоне парки; она достала какой-то мешочек и вложила его в руку Смока. --Теперь губы, любимый. Твои губы к моим, и руку на мое сердце. И в этом долгом поцелуе его снова окутал мрак. И когда к нему вернулось сознание, он понял, что он один и что он должен умереть. И он радовался приближению смерти. Он почувствовал, что рука его лежит на мешочке. Мысленно улыбаясь любопытству, заставившему его дернуть шнурок, он развязал мешочек. Жиденький поток пиши пролился из него. В нем не было ни крошки, которой бы он не узнал. Все это Лабискви украла у Лабискви -- огрызки хлеба, припрятанные давным-давно, еще до того, как Мак-Кэн потерял муку, наполовину разжеванные кусочки мяса карибу, крошки вяленого мяса, нетронутая задняя нога кролика, задняя нога и часть передней ноги белого хорька, крыло и ножка зимородка, на которых еще виднелся след ее зубов, --жалкие объедки, трагическое самоотречение, самораспятие жизни, крохи, украденные ее невероятной любовью у чудовищного голода. Смок с безумным смехом высыпал все это на затвердевший наст и снова погрузился во мрак. Смок кивнул и молча протянул ему руку. --Идем! --сказал он. --Но ты слаб, как грудной младенец! Ты не можешь идти. Куда нам торопиться? --Малыш, я иду за самым великим, что только есть в Клондайке. Я не могу ждать, вот и все. Укладывайся! Это величайшая вещь во всем мире. Это больше, чем золотые озера и золотые горы, больше, чем приключения, медвежатина и охота на медведей....