Стихи на 9 мая?

Почти забытые

Лес тих, как сон. Лёд звонок, как струна.
На синий наст легли косые тени.
И - церковка, по грудь занесена.
И чудится, что встала на колени.

Здесь неприютно. И живут одни
Старухи, - одинокие до жути.
Старухи - лишь во плоти, а по сути -
Молоденькие вдовушки войны.

Их память - точно братская могила.
Тоску их ни за что не утолить.
На всех одной Победы не хватило.
Лишь Бога тут сумели поделить.

Попа здесь нет - уже который год,
Как помер поп, но не осиротели.
Антипову Людмилу бабий сход
Избрал попом - и при уме, и в теле.

Я был однажды на молитве той.
И просто плакал, стоя на пороге,
Слёз не стесняясь, - дело тут не в Боге,
А в том, ЧТО пели в церковке пустой,

Где в палец толщиной зияли щели,
Где лик Христа пронизывал тоской.
«Землянку» пели. «Эх, дороги» пели.
И, еле слышно, - «Боже, упокой» .
Я был когда-то на молитве той.

Лес тих, как сон. Лёд звонок, как струна.
На синий наст легли косые тени.
И - церковка, по грудь занесена.
И чудится, что встала на колени.

Как тяжела плита. . .

В братской все люди братья. Как тяжела плита. . .
Не развести объятья. Не разомкнуть уста.

Не провести на обмане. Не разлепить ресниц.
Слева от Бога - Ваня. Справа от Бога - Фриц.

А в блиндаже у Бога души их пьют портвейн.
Справа, конечно, за Волгу. Слева, понятно, - за Рейн.

Пусть на седьмом стакане Бог падает с трона ниц:
«Прости меня, раб мой Ваня! Прости меня, раб мой Фриц! »

Сидят они - рядом. Близко. . Что могут они сказать?
Плевать им на обелиски! На Божию благодать.

Что им до баб, до званий? Что им до крика птиц?
Прахом стал добрый Ваня. Пеплом стал гордый Фриц.

И прорастают в бурьяне из чёрных пустых глазниц:
Лопух конопатый - Ваня, камыш долговязый - Фриц.

Молчание - как проклятье. Так тяжела плита. . .
Не развести объятья. Не разомкнуть уста.

Ещё до встречи вышла нам разлука,
А всё же о тебе я вижу сны,
Да разве мы б прожили друг без друга,
Мой милый, если б не было войны,
Мой милый, если б не было войны.

Наверно, я до срока стала старой,
А только в этом нет твоей вины,
Какой бы мы красивой были парой,
Мой милый, если б не было войны,
Мой милый, если б не было войны.

И снова ты протягиваешь руки,
Зовёшь из невозвратной стороны,
Уже б ходили в школу наши внуки,
Мой милый, если б не было войны,
Мой милый, если б не было войны.

Никто калитку стуком не тревожит,
И глохну я от этой тишины,
Ты б старше был, а я была б моложе,
Мой милый, если б не было войны,
Мой милый, если б не было войны.

Нас не нужно жалеть, ведь и мы никого б не жалели.
Мы пред нашим комбатом, как пред господом богом, чисты.
На живых порыжели от крови и глины шинели,
на могилах у мертвых расцвели голубые цветы.

Расцвели и опали. . .Проходит четвертая осень.
Наши матери плачут, и ровесницы молча грустят.
Мы не знали любви, не изведали счастья ремесел,
нам досталась на долю нелегкая участь солдат.

У погодков моих ни стихов, ни любви, ни покоя -
только сила и зависть. А когда мы вернемся с войны,
все долюбим сполна и напишем, ровесник, такое,
что отцами-солдатами будут гордится сыны.

Ну, а кто не вернется? Кому долюбить не придется?
Ну, а кто в сорок первом первою пулей сражен?
Зарыдает ровесница, мать на пороге забьется, -
у погодков моих ни стихов, ни покоя, ни жен.

Кто вернется - долюбит? Нет! Сердца на это не хватит,
и не надо погибшим, чтоб живые любили за них.
Нет мужчины в семье - нет детей, нет хозяина в хате.
Разве горю такому помогут рыданья живых?

Нас не нужно жалеть, ведь и мы никого б не жалели.
Кто в атаку ходил, кто делился последним куском,
Тот поймет эту правду, - она к нам в окопы и щели
приходила поспорить ворчливым, охрипшим баском.

Пусть живые запомнят, и пусть поколения знают
эту взятую с боем суровую правду солдат.
И твои костыли, и смертельная рана сквозная,
и могилы над Волгой, где тысячи юных лежат, -
это наша судьба, это с ней мы ругались и пели,
подымались в атаку и рвали над Бугом мосты.

...Нас не нужно жалеть, ведь и мы никого б не жалели,
Мы пред нашей Россией и в трудное время чисты.

А когда мы вернемся, - а мы возвратимся с победой,
все, как черти, упрямы, как люди, живучи и злы, -
пусть нам пива наварят и мяса нажарят к обеду,
чтоб на ножках дубовых повсюду ломились столы.

Мы поклонимся в ноги родным исстрадавшимся людям,
матерей расцелуем и подруг, что дождались, любя.
Вот когда мы вернемся и победу штыками добудем -
все долюбим, ровесник, и работу найдем для себя.

Попробуйте это, сильное стихотворение.. .

Это Семен Гудзенко-один из самых сильных поэтов военного времени...

Александр Трифонович Твардовский. Я убит подо Ржевом

Я убит подо Ржевом,
В безыменном болоте,
В пятой роте, на левом,
При жестоком налете.
Я не слышал разрыва,
Я не видел той вспышки, --
Точно в пропасть с обрыва --
И ни дна ни покрышки.
И во всем этом мире,
До конца его дней,
Ни петлички, ни лычки
С гимнастерки моей.
Я -- где корни слепые
Ищут корма во тьме;
Я -- где с облачком пыли
Ходит рожь на холме;
Я -- где крик петушиный
На заре по росе;
Я -- где ваши машины
Воздух рвут на шоссе;
Где травинку к травинке
Речка травы прядет, --
Там, куда на поминки
Даже мать не придет.

Подсчитайте, живые,
Сколько сроку назад
Был на фронте впервые
Назван вдруг Сталинград.
Фронт горел, не стихая,
Как на теле рубец.
Я убит и не знаю,
Наш ли Ржев наконец?
Удержались ли наши
Там, на Среднем Дону? . .
Этот месяц был страшен,
Было все на кону.
Неужели до осени
Был за ним уже Дон
И хотя бы колесами
К Волге вырвался он?
Нет, неправда. Задачи
Той не выиграл враг!
Нет же, нет! А иначе
Даже мертвому -- как?
И у мертвых, безгласных,
Есть отрада одна:
Мы за родину пали,
Но она -- спасена.
Наши очи померкли,
Пламень сердца погас,
На земле на поверке
Выкликают не нас.
Нам свои боевые
Не носить ордена.
Вам -- все это, живые.
Нам -- отрада одна:
Что недаром боролись
Мы за родину-мать.
Пусть не слышен наш голос, --
Вы должны его знать.
Вы должны были, братья,
Устоять, как стена,
Ибо мертвых проклятье --
Эта кара страшна.
Это грозное право
Нам навеки дано, --
И за нами оно --
Это горькое право.
Летом, в сорок втором,
Я зарыт без могилы.
Всем, что было потом,
Смерть меня обделила.
Всем, что, может, давно
Вам привычно и ясно,
Но да будет оно
С нашей верой согласно.

Братья, может быть, вы
И не Дон потеряли,
И в тылу у Москвы
За нее умирали.
И в заволжской дали
Спешно рыли окопы,
И с боями дошли
До предела Европы.
Нам достаточно знать,
Что была, несомненно,
Та последняя пядь
На дороге военной.
Та последняя пядь,
Что уж если оставить,
То шагнувшую вспять
Ногу некуда ставить.
Та черта глубины,
За которой вставало
Из-за вашей спины
Пламя кузниц Урала.
И врага обратили
Вы на запад, назад.
Может быть, побратимы,
И Смоленск уже взят?
И врага вы громите
На ином рубеже,
Может быть, вы к границе
Подступили уже!
Может быть. . .Да исполнится
Слово клятвы святой! --
Ведь Берлин, если помните,
Назван был под Москвой.
Братья, ныне поправшие
Крепость вражьей земли,
Если б мертвые, павшие
Хоть бы плакать могли!
Если б залпы победные
Нас, немых и глухих,
Нас, что вечности преданы,
Воскрешали на миг, --
О, товарищи верные,
Лишь тогда б на воине
Ваше счастье безмерное
Вы постигли вполне.
В нем, том счастье, бесспорная
Наша кровная часть,
Наша, смертью оборванная,
Вера, ненависть, страсть.
Наше все! Не слукавили
Мы в суровой борьбе,
Все отдав, не оставили
Ничего при себе.

Все на вас перечислено
Навсегда, не на срок.
И живым не в упрек
Этот голос ваш мыслимый.
Братья, в этой войне
Мы различья не знали:
Те, что живы, что пали, --
Были мы наравне.
И никто перед нами
Из живых не в долгу,
Кто из рук наших знамя
Подхватил на бегу,
Чтоб за дело святое,
За Советскую власть
Так же, может быть, точно
Шагом дальше упасть.
Я убит подо Ржевом,
Тот еще под Москвой.
Где-то, воины, где вы,
Кто остался живой?
В городах миллионных,
В селах, дома в семье?
В боевых гарнизонах
На не нашей земле?
Ах, своя ли. чужая,
Вся в цветах иль в снегу. . .
Я вам жизнь завещаю, --
Что я больше могу?
Завещаю в той жизни
Вам счастливыми быть
И родимой отчизне
С честью дальше служить.
Горевать -- горделиво,
Не клонясь головой,
Ликовать -- не хвастливо
В час победы самой.
И беречь ее свято,
Братья, счастье свое --
В память воина-брата,
Что погиб за нее.

К. Симонов
Горят города по пути этих полчищ.
Разрушены села, потоптана рожь.
И всюду, поспешно и жадно, по-волчьи,
творят эти люди разбой и грабеж.

Но разве ж то люди? Никто не поверит
при встрече с одетым в мундиры зверьем.
Они и едят не как люди - как звери,
глотают парную свинину сырьём.

У них и повадки совсем не людские, скажите,
способен ли кто из людей пытать
старика на веревке таская,
насиловать мать на глазах у детей?

Закапывать жителей мирных живыми,
за то что обличьем с тобой не одно.
Нет! Врете! Чужое присвоили имя!
Людьми вас никто не считает давно.

Вы чтите войну, и на поприще этом
такими вас знаем, какие вы есть:
пристреливать раненых, жечь лазареты,
да школы бомбить ваших воинов честь?

Узнали мы вас за короткие сроки
и поняли что вас на битву ведет.
Холодных, довольных, тупых и жестоких,
но смирных и жалких как время придет.

И ты, что стоишь без ремня предо мною,
ладонью себя ударяющий в грудь,
сующий мне карточку сына с женою,
ты думаешь я тебе верю?
Ничуть!

Мне видятся женщин с ребятами лица,
когда вы стреляли на площади в них.
Их кровь на оборванных наспех петлицах,
на потных холодных ладонях твоих.

Покуда ты с теми,
кто небо и землю хотят у нас взять,
свободу и честь,
покуда ты с ними - ты враг,
и да здравствует кара и месть.

Ты, серый от пепла сожженных селений,
над жизнью навесивший тень своих крыл.
Ты думал, что мы поползем на коленях?
Не ужас, - ярость ты в нас пробудил.

Мы будем вас бить все сильней час от часа:
штыком и снарядом, ножом и дубьем.
Мы будем вас бить, глушить вас фугасом,
мы рот вам советской землею забьем!

И пускай до последнего часа расплаты,
дня торжества, недалекого дня,
мне не дожить как и многим ребятам,
которые были не хуже меня.

Я долг свой всегда по-солдатски приемлю
и если уж смерть выбирать нам друзья,
то лучше чем смерть за родимую землю
и выбрать нельзя...

Приснилось мне, приснилось мне
Как будто я на той войне.
Вдруг вижу – папа молодой,
Тогда еще не папа мой,
Такой смешной, такой худой,
И совершенно не седой.
Среди разрывов и огня
Идет, не зная про меня.

Приснилось мне, приснилось мне,
Я папу видел на войне.
Идет куда-то в сапогах
Не на протезах.
На ногах.
********************************

Снова настигает
нас начало мая.
Соберемся, будем
за Победу пить.
И о том, что наша
жизнь теперь другая,
я хотел бы с папой
тихо говорить.

В день Победы мама
купит, как и раньше
красные гвоздики –
праздничный букет.
Но сегодня папу
не тревожат раны.
Третий праздник папы
с нами больше нет.