Стихотворение Беллы Ахмадулиной

«Лирические герои поэзии Ахмадулиной – Пушкин, Лермонтов, Блок, Мандельштам, Цветаева, Ахматова… Кажется, поэтессам Серебряного века Цветаевой и Ахматовой она посвятила лучшие свои лирические произведения. Например, стихотворение «Уроки музыки», написанное в 1963 году, Белла Ахмадулина посвятила Марине Цветаевой. В нем поэтесса написала:

А ты – одна. Тебе – подмоги нет.
И музыке трудна твоя наука –
не утруждая ранящий предмет,
открыть в себе кровотеченье звука.
В заключительных строках Ахмадулина признается:
Марина, это всё – для красоты
придумано, в расчёте на удачу
раз накричаться: я – как ты, как ты!
И с радостью бы крикнула, да – плачу!
«В 1966 году написано ещё одно стихотворение, посвященное Марине Цветаевой. Называется оно «Четверть века, Марина, тому…»
Четверть века, Марина, тому,
как Елабуга ластится раем
к отдохнувшему лбу твоему,
но и рай ему мал и неравен…
Как любила! Возможно ли злей?
Без прощения, без обещанья
имена их любовью твоей
были сосланы в даль обожанья.
Среди всех твоих бед и плетей
только два тебе есть утешенья:
что не знала двух этих смертей
и воспела два этих рожденья.
Через год Ахмадулина напишет стихотворение «Биографическая справка», посвященное Марине Цветаевой. В 1968 году – снова посвящение Марине под названием «КЛЯНУСЬ». В нем поэтесса пишет:
Твоим печальным отдыхом в раю,
где нет тебе ни ремесла, ни муки, -
клянусь убить елабугу твою.
Елабугой твоей, чтоб спали внуки,
старухи будут их стращать в ночи,
что нет её, что нет её, не зная:
«Спи, мальчик или девочка, молчи,
ужо придёт елабуга слепая».
Слово «Елабуга» поэтесса пишет почему-то с маленькой буквы!

Марине Цветаевой.

Клянусь

"Тем летним снимком: на крыльце чужом,
как виселица, криво и отдельно
поставленном, не приводящем в дом.
но выводящем из дому. Одета

в неистовый сатиновый доспех,
стесняющий огромный мускул горла,
так и сидишь, уже отбыв, допев
труд лошадиный голода и горя.

Тем снимком. Слабым острием локтей
ребенка с удивленною улыбкой,
которой смерть влечет к себе детей
и украшает их черты уликой.

Тяжелой болью памяти к тебе,
когда, хлебая безвоздушность горя,
от задыхания твоих тире
до крови я откашливала горло.

Присутствием твоим: крала, несла,
брала себе тебя и воровала,
забыв, что ты — чужое, ты — нельзя,
ты — Богово, тебя у Бога мало.

Последней исхудалостию той,
добившею тебя крысиным зубом.
Благословенной родиной святой,
забывшею тебя в сиротстве грубом.

Возлюбленным тобою не к добру
вседобрым африканцем небывалым,
который созерцает детвору.
И детворою. И Тверским бульваром.

Твоим печальным отдыхом в раю,
где нет тебе ни ремесла, ни муки, —
клянусь убить Елабугу твою,
Елабугой твоей, чтоб спали внуки,

Старухи будут их стращать в ночи,
что нет ее, что нет ее, не зная:
«Спи, мальчик или девочка, молчи,
ужо придет Елабуга слепая».

О, как она всей путаницей ног
припустится ползти, так скоро, скоро.
Я опущу подкованный сапог
на щупальца ее без приговора.

Утяжелив собой каблук, носок,
в затылок ей — и продержать подольше
Детенышей ее зеленый сок
мне острым ядом опалит подошвы.

В хвосте ее созревшее яйцо
я брошу в землю, раз земля бездонна,
ни словом не обмолвясь про крыльцо
МАРИНИНОГО смертного бездомья.

И в этом я клянусь. Пока во тьме,
зловоньем ила, жабами колодца,
примеривая желтый глаз ко мне,
убить меня Елабуга клянется. "

Понятно, что М. Цветаевой.

мужу Борису Мессереру