скиньте стих любимый любого поэта серебряного века

О. Мандельштам, "Notre Dame":
Где римский судия судил чужой народ,
Стоит базилика - и, радостный и первый,
Как некогда Адам, распластывая нервы,
Играет мышцами крестовый лёгкий свод.
Но выдаёт себя снаружи тайный план:
Здесь позаботилась подпружных арок сила,
Чтоб масса грузная стены не сокрушила,
И свода дерзкого бездействует таран.
Стихийный лабиринт, непостижимый лес,
Души готической рассудочная пропасть,
Египетская мощь и христианства робость,
С тростинкой рядом дуб и всюду царь - отвес.
Но чем внимательней, твердыня Нотр-Дам,
Я изучал твои чудовищные рёбра,
Тем чаще думал я: из тяжести недоброй
И я когда-нибудь прекрасное создам!

Я пришла сюда, бездельница,
Все равно мне, где скучать!
На пригорке дремлет мельница.
Годы можно здесь молчать.

Над засохшей повиликою
Мягко плавает пчела;
У пруда русалку кликаю,
А русалка умерла.

Затянулся ржавой тиною
Пруд широкий, обмелел,
Над трепещущей осиною
Легкий месяц заблестел.

Замечаю все как новое.
Влажно пахнут тополя.
Я молчу. Молчу, готовая
Снова стать тобой, земля.

1911

Анна Ахматова

Н. С. Гумилев
РАБОЧИЙ
Он стоит пред раскаленным горном,
Невысокий старый человек.
Взгляд спокойный кажется покорным
От миганья красноватых век.

Все товарищи его заснули,
Только он один еще не спит:
Все он занят отливаньем пули,
Что меня с землею разлучит.

Кончил, и глаза повеселели.
Возвращается. Блестит луна.
Дома ждет его в большой постели
Сонная и теплая жена.

Пуля, им отлитая, просвищет
Над седою, вспененной Двиной,
Пуля, им отлитая, отыщет
Грудь мою, она пришла за мной.

Упаду, смертельно затоскую,
Прошлое увижу наяву,
Кровь ключом захлещет на сухую,
Пыльную и мятую траву.

И Господь воздаст мне полной мерой
За недолгий мой и горький век.
Это сделал в блузе светло-серой
Невысокий старый человек.
<1916>

СЕРГЕЙ ЕСЕНИН

Шаганэ ты моя, Шаганэ!
Потому, что я с севера, что ли,
Я готов рассказать тебе поле,
Про волнистую рожь при луне.
Шаганэ ты моя, Шаганэ.

Потому, что я с севера, что ли,
Что луна там огромней в сто раз,
Как бы ни был красив Шираз,
Он не лучше рязанских раздолий.
Потому, что я с севера, что ли.

Я готов рассказать тебе поле,
Эти волосы взял я у ржи,
Если хочешь, на палец вяжи —
Я нисколько не чувствую боли.
Я готов рассказать тебе поле.

Про волнистую рожь при луне
По кудрям ты моим догадайся.
Дорогая, шути, улыбайся,
Не буди только память во мне
Про волнистую рожь при луне.

Шаганэ ты моя, Шаганэ!
Там, на севере, девушка тоже,
На тебя она страшно похожа,
Может, думает обо мне...
Шаганэ ты моя, Шаганэ.

Сады души
Гумилев Н. С.
Сады моей души всегда узорны,
В них ветры так свежи и тиховейны,
В них золотой песок и мрамор черный,
Глубокие, прозрачные бассейны.
Растенья в них, как сны, необычайны,
Как воды утром, розовеют птицы,
И — кто поймет намек старинной тайны? -
В них девушка в венке великой жрицы.
Глаза, как отблеск чистой серой стали,
Изящный лоб, белей восточных лилий,
Уста, что никого не целовали
И никогда ни с кем не говорили.
И щеки — розоватый жемчуг юга,
Сокровище немыслимых фантазий,
И руки, что ласкали лишь друг друга,
Переплетясь в молитвенном экстазе.
У ног ее — две черные пантеры
С отливом металлическим на шкуре.
Взлетев от роз таинственной пещеры,
Ее фламинго плавает в лазури.
Я не смотрю на мир бегущих линий,
Мои мечты лишь вечному покорны.
Пускай сирокко бесится в пустыне,
Сады моей души всегда узорны.

* * *
Я счастлива жить образцово и просто —
Как солнце, как маятник, как календарь.
Быть светской пустынницей стройного роста,
Премудрой — как всякая божия тварь.

Знать: дух — мой сподвижник и дух — мой вожатый!
Входить без доклада, как луч и как взгляд.
Жить так, как пишу: образцово и сжато —
Как бог повелел и друзья не велят.
М. Цветаева, Ноябрь 1919

* * *

Братья, любите друг друга!..
Ныне безжалостный век:
Злоба — людская подруга,
Ею живёт человек...
Злоба Христа проклинает,
Втайне — Его предаёт,
Въяве — Его распинает,
Тело Его стережёт:
Умер Христос — и печати
Злобы на гробе Его...
В станах ликующей рати
Злое гремит торжество.
Но не смятеньем испуга
Дышит апостольский зов:
«Братья! Любите друг друга!
Благословенна любовь!»

Братья, не верьте наветам!
Слышите? — злоба шипит:
«Бог ваш, отвергнутый светом,
Умер, — и в землю зарыт!»
Пусть Его тело зарыто, —
В ад Он душою сошёл,
В область, где столько сокрыто
Бедствий, страданий и зол.
Всё, что во мраке томилось,
Сбросило тягостный гнёт,
Сердцем к Христу обратилось,
Радостно Господа ждёт.
Слышите? В царстве испуга
Тихий проносится зов:
«Братья! Любите друг друга!
В свет изведёт вас любовь!»

Пусть, обагрённая кровью,
В землю зарыта любовь, —
Слышите, жаркой любовью
В сердце зажглася вся кровь;
Сердце поёт откровенней
Светлые грёзы свои,
Словно порою весенней
Сладко звенят соловьи.
В сердце не молкнет тревога,
Думы и грёзы кипят, —
Это дыхание Бога
В ваш опускается ад.
Кроткий, как нежного друга
Голос, вы слышите ль зов:
«Братья! Любите друг друга!
Благословенна любовь!»

В шуме борьбы и наживы,
В море обманчивых слов,
Тих, как шептание нивы,
Божий спасительный зов.
Кто его слышит порою
Чуткой душою своей,
Тот не пойдёт за толпою
В стан равнодушных людей.
Смирну тоски и тревоги,
Ладан любовных забот
Он по тернистой дороге
Гробу Христа понесёт.
Жизни завистливой вьюга
Не охладит его вновь.
Братья! Любите друг друга!
Благословенна любовь!

Мир чудеса отрицает,
Мир, погружённый в обман.
Мудрый же истину знает:
Разум не лживый нам дан.
Тайны безмолвной могилы
Только для злобы страшны.
Жизни нетленные силы
Только любви суждены.
Бог наш восстанет из гроба.
Бог всемогущий, — пред Ним
Дрогнут коварство и злоба
И расточатся, как дым.
Жаркий, как веянье юга,
Призыв послышится вновь:
«Братья! Любите друг друга!
Благословляйте любовь!»