???что помните из Блока?)) памяти александра Блока (28ноя. 1880-7авг1921гг) -русский поэт Серебряного века

Александр Блок начал писать стихи с 5 лет. Интересно, что он женился на дочери самого Менделеева. Я помню его поэму Двенадцать, Скифы и Незнакомку-
По вечерам над ресторанами
Горячий воздух дик и глух
И правит окриками пьяными
Весенний и тлетворный дух.
Жаль, что великий русский поэт умирал в нищете и даже не мог выехать заграницу на лечение. Таких людей следует беречь.

"Открыт паноптикум печальный"

Да, скифы мы, да азиаты мы
С раскосыми и жадными очами!

" Ты помнишь? В нашей бухте сонной,
Спала зеленая вода..."

Среди гостей ходил я в черном фраке.
Я руки жал. Я, улыбаясь, знал:
Пробьют часы. Мне будут делать знаки.
Поймут, что я кого-то увидал...

Ты подойдешь. Сожмешь мне больно руку.
Ты скажешь: «Брось. Ты возбуждаешь смех».
Но я пойму — по голосу, по звуку,
Что ты меня боишься больше всех.

Я закричу, беспомощный и бледный,
Вокруг себя бесцельно оглянусь.
Потом — очнусь у двери с ручкой медной,
Увижу всех... и слабо улыбнусь.
18 декабря 1903
----
Когда читаю у К. Д. Бальмонта:
"Мы блаженные сонмы свободно кочующих скифов,
Только воля одна нам превыше всего дорога.
Бросив замок Ольвийский с его изваяньями грифов,
От врага укрываясь, мы всюду настигнем врага..." (1899), - я всегда вспоминаю и блоковские "Скифы", которые, разумеется, противостоят им. И здесь, как отмечает критик, "не только лирическое разноголосие..., но в данном случае и идейный спор, два различных мироощущения"... Кстати, много позднее, почти через четверть века, в 1922 г., уже находясь в эмиграции, Бальмонт написал и другое стихотворение всё с тем же названием - "Скифы", о котором сегодня блоковеды почему-то не вспоминают...
PS. Поэты (Блок и Бальмонт) не встречались, а вот Николай Александрович Бруни, (брат мужа дочери Бальмонта Нины - Льва Бруни), известный поэт и прозаик, всесторонне одаренный человек, один из первых авиаторов, полный Георгиевский кавалер, принявший в 1918 году сан священника, служил в августе 1921 года панихиду над гробом А. А. Блока. В 1934 г. был репрессирован и умер в 1938 г., находясь в ссылке...

Предчувствую Тебя. Года проходят мимо —
Всё в облике одном предчувствую Тебя.

Весь горизонт в огне — и ясен нестерпимо,
И молча жду,— тоскуя и любя.

Весь горизонт в огне, и близко появленье,
Но страшно мне: изменишь облик Ты,

И дерзкое возбудишь подозренье,
Сменив в конце привычные черты.

О, как паду — и горестно, и низко,
Не одолев смертельные мечты!

Как ясен горизонт! И лучезарность близко.
Но страшно мне: изменишь облик Ты.

Ночь. Улица. Фонарь. Аптека…
Я покупаю вазелин
За мной стоят два человека:
армян и сумрачный грузин.
Вот скрипнула в подъезд пружина.
И повторилось все, как встарь:
Пустая банка вазелина,
Аптека, улица, фонарь…

Слабеет жизни гул упорный.
Уходит вспять прилив забот.
И некий ветр сквозь бархат черный
О жизни будущей поет.

Очнусь ли я в другой отчизне,
Не в этой сумрачной стране?
И памятью об этой жизни
Вздохну ль когда-нибудь во сне?

Кто даст мне жизнь? Потомок дожа,
Купец, рыбак, иль иерей
В грядущем мраке делит ложе
С грядущей матерью моей?

Из Блока помнил многое, потому что именно благодаря его творчеству классе в восьмом-девятом всерьёз увлёкся поэзией. То, что сейчас переодически в голове крутится - исключительно из третьего тома лирики.

* * *

Я не предал белое знамя,
Оглушенный криком врагов,
Ты прошла ночными путями,
Мы с тобой - одни у валов.

Да, ночные пути, роковые,
Развели нас и вновь свели,
И опять мы к тебе, Россия,
Добрели из чужой земли.

Крест и насыпь могилы братской,
Вот где ты теперь, тишина!
Лишь щемящей песни солдатской
Издали' несется волна.

А вблизи - всё пусто и немо,
В смертном сне - враги и друзья.
И горит звезда Вифлеема
Так светло, как любовь моя.

("Подлинно - звезда горит, "как любовь", а не наоборот. Вынесенная из мрака и смуты, она светлей даже вифлеемской звезды!" Г. Иванов.)

только улица фонарь
и о весна без конца...

Благословляю всё, что было,
Я лучшей доли не искал.
О, сердце, сколько ты любило!
О, разум, сколько ты пылал!

Пускай и счастие и муки
Свой горький положили след,
Но в страстной буре, в долгой скуке -
Я не утратил прежний свет.

И ты, кого терзал я новым,
Прости меня. Нам быть - вдвоём.
Всё то, чего не скажешь словом,
Узнал я в облике твоём.

Глядят внимательные очи,
И сердце бьёт, волнуясь, в грудь,
В холодном мраке снежной ночи
Свой верный продолжая путь.

"И вечный бой. Покой нам только снится".

Наизусть знаю только Равенну. Учила ее и декларировала в школе. Потом переехали, пошла в другую школу и опять проходили Блока, задали учить что-то из него, повторила опять же ее и опять с ней к доске. Так в памяти и закрепилось

Всё, что минутно, всё, что бренно,
Похоронила ты в веках.
Ты, как младенец, спишь, Равенна,
У сонной вечности в руках.

Рабы сквозь римские ворота
Уже не ввозят мозаик.
И догорает позолота
В стенах прохладных базилик.

От медленных лобзаний влаги
Нежнее грубый свод гробниц,
Где зеленеют саркофаги
Святых монахов и цариц.

Безмолвны гробовые залы,
Тенист и хладен их порог,
Чтоб черный взор блаженной Галлы,
Проснувшись, камня не прожег.

Военной брани и обиды
Забыт и стерт кровавый след,
Чтобы воскресший глас Плакиды
Не пел страстей протекших лет.

Далёко отступило море,
И розы оцепили вал,
Чтоб спящий в гробе Теодорих
О буре жизни не мечтал.

А виноградные пустыни,
Дома и люди - всё гроба.
Лишь медь торжественной латыни
Поет на плитах, как труба.

Лишь в пристальном и тихом взоре
Равеннских девушек, порой,
Печаль о невозвратном море
Проходит робкой чередой.

Лишь по ночам, склонясь к долинам,
Ведя векам грядущим счет,
Тень Данта с профилем орлиным
О Новой Жизни мне поет.