Сказочно-лубочный мир в картинах художника - примитивиста Игоря Шаймарданова 7. Ваши литературные ассоциации к картине

В то лето народное горе
Надело железную цепь,
И тлела по самое море
Сухая и пыльная степь,

И под вечер горькие дали,
Как душная бабья душа,
Багровой тревогой дышали
И бога хулили, греша.

А утром в село на задворки
Пришел дезертир босиком,
В белесой своей гимнастерке,
С голодным и темным лицом.

И, словно из церкви икона,
Смотрел он, как шел на ущерб
По ржавому дну небосклона
Алмазный сверкающий серп.

Запомнил я взгляд без движенья,
Совсем из державы иной,
И понял печать отчужденья
В глазах, обожженных войной.

И стало темно. И в молчанье,
Зеленом, глубоком как сон,
Ушел он и мне на прощанье
Оставил ружейный патрон.

Но сразу, по первой примете,
Узнать ослепительный свет...

Как много я прожил на свете!
Столетие! Тысячу лет!

Тарковский
------------------------------------------------------------

Генрих Сапгир

На горе Фудзияма
Два учёных японца
Глядели прямо
На солнце.
Солнце было скрыто
Тенью.
Было полное затменье.
Но японцы
Были учёные
И глядели в стекло
Закопчённое.

- Что случилось? -
Спросили слепые кроты:
- Мы ещё не видали
такой темноты.
- Тише, тише! -
Запищали летучие мыши.
- Это ночь или день?
- Это тень.
- Что же вы не летите?
- Не хотим.
- Почему не хотите?
- Мы боимся кошки летучей.

Это был Удивительный Случай,
Что крылатые кошки
Летали,
И крылатые кони
Летали,
И крылатые щуки
Летали,
И крылатые звуки
Летали,
Кимоно парусами
Летали,
Веера и татами
Летали,
Летали чайные домики
И спящие дети,
И гномики
При затмении солнца.
Кто услышит, поверит едва ли.

Но про них написали
В журнале «Трамвае»
Два учёных японца.
Это чудо
Японцы учёные
Наблюдали
В стекло закопчённое.

В. Бенедиктов

ЗАТМЕНИЕ

"Экое диво! Клим Сидорыч! Глянь из оконца!
В полдень стемнело, ей-богу! Ведь убыло солнца.
В небе ни тучки, ни-ни. ..то есть - пятнышка нету, -
Ради чего ж недоимка господнего свету? "
- "Эх, голова, голова! Ничего-то не знает.
Временем это затменье такое бывает".
- "Эва! - А кто ж там на солнце потемки наводит? "
- "Это, по книгам, вишь - солнце за месяц заходит".
- "Полно, Клим Сидорыч! Эк ты неладно ответил!
Солнце ведь - светлое солнце, и месяц-то светел, -
Как же бы сталось, что свет как со светом сдвоится -
Не светлоты прибывает, а темень родится? "
- "Истинно так. Не хули моего ты ответа!
Верь аль не верь, а и свет пропадает от света.
Ну, да, примером, - ты в толк не возьмешь ли скорее?
Ум - дело светлое, разум - еще и светлее,
А в голове-то ведь темно становится разом,
Если случится, что ум в ней заходит за разум".

Край ты мой заброшенный,
Край ты мой, пустырь.
Сенокос некошеный,
Лес да монастырь.

Избы забоченились,
А и всех-то пять.
Крыши их запенились
В заревую гать.

Под соломой-ризою
Выструги стропил,
Ветер плесень сизую
Солнцем окропил.

В окна бьют без промаха
Вороны крылом,
Как метель, черемуха
Машет рукавом.

Уж не сказ ли в прутнике
Жисть твоя и быль,
Что под вечер путнику
Нашептал ковыль?

— Ну да, — продолжал Павел своим неторопливым голосом, — такой. Вот его-то и ждали у нас. Говорили старики, что вот, мол, как только предвиденье небесное зачнется, так Тришка и придет. Вот и зачалось предвиденье. Высыпал весь народ на улицу, в поле, ждет, что будет. А у нас, вы знаете, место видное, привольное. Смотрят — вдруг от слободки с горы идет какой-то человек, такой мудреный, голова такая удивительная... Все как крикнут: «Ой, Тришка идет! ой, Тришка идет!» — да кто куды! Староста наш в канаву залез; старостиха в подворотне застряла, благим матом кричит, свою же дверную собаку так запужала, что та с цепи долой, да через плетень, да в лес; а Кузькин отец, Дорофеич, вскочил в овес, присел, да и давай кричать перепелом: «Авось, мол, хоть птицу-то враг, душегубец, пожалеет». Таково-то все переполошились!.. А человек-то это шел наш бочар, Вавила: жбан себе новый купил да на голову пустой жбан и надел.

Родился человек под синевой
Высокого небесного покрова.
Был окрещен травою луговой,
Речной протокой, рыжею коровой.
Он мастер был за тыном строить стог,
Грести на лодке супротив теченья.
Вставал чуть свет, крестился на восток
И делал дело до зари вечерней.
А если волком выли провода,
И ветер гнал куда-то прочь из дома,
Его любя, Господь стелил всегда
Ему под ребра толику соломы.
Светлел душой и молодел лицом
Над чаркою и над краюхой хлеба.
Сквозь дым махры смотрел, как над крыльцом
Звездой вечерней расцветает небо ...
Бежит за тыном бойкая река,
Журчит себе волной на перекате,
Плывут неторопливо облака
Над крышею соломенной к закату.
Ещё стоит им возведенный стог,
И чудятся в дому шаги и голос ...
Господь на небе подведет итог,
А на земле созреет новый колос...
Так под веселость нашу и под грусть,
Увязшая в равнинном бездорожье,
Живет себе соломенная Русь
Живет она, и быть другой не может...
(В. Романенков)