Пожалуйста помогите найти трогательный отрывок в прозе.

Вот действительно трогательный и легко запоминающийся отрывок, который, я думаю, подойдёт. Дочитай до конца. Кажется, что много, но на самом деле на 3-5 минуты.

Холодный ветер дул с равнины. Мрачен был лес, не шелестели в нем листья, и не брезжил там тот неуловимый и живой отблеск, который присущ лету. Угрожающе торчали огромные сучья. Вокруг расстилались унылые дали. Такая тёмная и пустынная даль расстилалась перед маленькой Козеттой. Безнадежно глядела она в этот мрак. Ночной шум леса охватил ее со всех сторон. Беспредельная ночь глядела в глаза этому крошечному созданию.
Охваченная отчаянием, девочка продолжала свой путь. Она бежала, еле сдерживая рыданья.
Было очень темно, но она привыкла ходить за водой к лесному роднику. Вскоре Козетта отыскала нужную ветку, ухватилась за нее, нагнулась и погрузила ведро в воду. Ведро было больше ее самой: девочка могла бы свободно поместиться в нем.

Одна лишь мысль владела ребёнком – бежать, бежать без оглядки, через лес, через поля, к домам, к окнам, к зажженным свечам. И так сильна была боязнь перед хозяйкой, что она не осмелилась бы убежать без ведра. Она ухватилась обеими руками за его дужку, с трудом приподняла её и побежала. Время от времени Козетта останавливалась, и каждый раз холодная вода выплескивалась и обливала ее голые ножки. Это происходило в глубине леса, зимней ночью, вдали от людского взора; девочке было восемь лет. Один лишь бог взирал на это раздирающее душу зрелище. Увы, видела это и её мать, глядящая на неё с небес!
Козетта дышала с каким-то болезненным хрипом, рыдания сжимали ей горло, но плакать она не смела - так сильно боялась она своей хозяйки даже вдали от нее. Всё же бедная малютка не могла удержаться, чтобы не простонать: «Боже мой!» В это мгновение она почувствовала, что ведро стало легким. Чья-то рука, показавшаяся ей огромной, схватила дужку ведра и легко приподняла его. Она приподняла головку. Высокая чёрная фигура шагала рядом с ней в темноте. Это был мужчина. Человек молча взялся за дужку ведра, которое несла девочка, и заговорил с нею:

– Дитя мое, твоя ноша слишком тяжела для тебя. Дай мне, я понесу.
Козетта выпустила дужку ведра. Человек пошел рядом с ней.
– Сколько тебе лет, малютка?
– Восемь, сударь.
Путник помолчал немного, потом спросил:
– Значит, у тебя нет матери?
– Я не знаю, – ответила девочка. – Думаю, что нет. У других есть. А у меня нет. – И, помолчав, она произнесла: – Наверно, никогда и не было.
Человек остановился. Он поставил ведро на землю, наклонился, стараясь в темноте разглядеть лицо девочки. Худенькое и жалкое, оно смутно проступало в белесовато-сером свете неба.
Человек шел довольно быстро. Козетта легко поспевала за ним. Она больше не чувствовала усталости. Ее никто никогда не учил молиться богу. Однако она испытывала нечто похожее на чувство радости и надежды, обращенное к небесам.

Монолог Саула из "Попытки к бегству" Стругацких. До ж... пы продирает.

Но я вам лучше расскажу про другую мою встречу прошлого года с одним человеком. Тут одно обстоятельство очень странное было, - странное тем собственно, что случай такой очень редко бывает. Этот человек был раз взведен, вместе с другими, на эшафот, и ему прочитан был приговор смертной казни расстрелянием, за политическое преступление. Минут через двадцать прочтено было и помилование, и назначена другая степень наказания; но однако же в промежутке между двумя приговорами, двадцать минут, или по крайней мере четверть часа, он прожил под несомненным убеждением, что через несколько минут он вдруг умрет. Мне ужасно хотелось слушать, когда он иногда припоминал свои тогдашние впечатления, и я несколько раз начинал его вновь расспрашивать. Он помнил все с необыкновенною ясностью и говорил, что никогда ничего из этих минут не забудет. Шагах в двадцати от эшафота, около которого стоял народ и солдаты, были врыты три столба, так как преступников было несколько человек. Троих первых повели к столбам, привязали, надели на них смертный костюм (белые, длинные балахоны), а на глаза надвинули им белые колпаки, чтобы не видно было ружей; затем против каждого столба выстроилась команда из нескольких человек солдат. Мой знакомый стоял восьмым по очереди, стало быть, ему приходилось идти к столбам в третью очередь. Священник обошел всех с крестом. Выходило, что остается жить минут пять, не больше. Он говорил, что эти пять минут казались ему бесконечным сроком, огромным богатством; ему казалось, что в эти пять минут он проживет столько жизней, Что еще сейчас нечего и думать о последнем мгновении, так что он еще распоряжения разные сделал: рассчитал время, чтобы проститься с товарищами, на это положил минуты две, потом две минуты еще положил, чтобы подумать в последний раз про себя, а потом, чтобы в последний раз кругом поглядеть. Он очень хорошо помнил, что сделал именно эти три распоряжения и именно так рассчитал. Он умирал двадцати семи лет, здоровый и сильный; прощаясь с товарищами, он помнил, что одному из них задал довольно посторонний вопрос и даже очень заинтересовался ответом. Потом, когда он простился с товарищами, настали те две минуты, которые он отсчитал, чтобы думать про себя; он знал заранее, о чем он будет думать: ему все хотелось представить себе, как можно скорее и ярче, что вот как же это так: он теперь есть и живет, а через три минуты будет уже нечто, кто-то или что-то, - так кто же? Где же? Все это он думал в эти две минуты решить! Невдалеке была церковь, и вершина собора с позолоченною крышей сверкала на ярком солнце, Он помнил, что ужасно упорно смотрел на эту крышу и на лучи, от нее сверкавшие; оторваться не мог от лучей: ему казалось, что эти лучи его новая природа, что он чрез три минуты как-нибудь сольется с ними... Неизвестность и отвращение от этого нового, которое будет и сейчас наступит, были ужасны; но он говорит, что ничего не было для него в это время тяжело, как беспрерывная мысль: "Что если бы не умирать! Что если бы воротить жизнь, - какая бесконечность! все это было бы мое! Я бы тогда каждую минуту в целый век обратил, ничего бы не потерял, каждую бы минуту счетом отсчитывал, уж ничего бы даром не истратил!" Он говорил, что эта мысль у него наконец в такую злобу переродилась, что ему уж хотелось, чтоб его поскорей застрелили.

Елена Гуро. Один разговор.
http://az.lib.ru/g/guro_e/text_0040.shtml#14