А можно какой-нибудь отрывок из прозы не школьной программы?

"...Вино из одуванчиков.
Самые эти слова - точно лето на языке.
Вино из одуванчиков - пойманное и закупоренное в бутылки лето.
И теперь, когда Дуглас знал, по-настоящему знал, что он живой,
что он затем и ходит по земле, чтобы видеть и ощущать мир,
он понял еще одно:
надо частицу всего, что он узнал, частицу этого особенного дня-
дня сбора одуванчиков - тоже закупорить и сохранить;
а потом настанет такой зимний январский день,
когда валит густой снег, и солнца уже давным-давно никто не видел,
и, может быть, это чудо позабылось, и хорошо бы его снова
вспомнить, — вот тогда он его откупорит!
Ведь это лето непременно будет летом нежданных чудес,
и надо все их сберечь и где-то отложить для себя, чтобы после,
в любой час, когда вздумаешь, пробраться на цыпочках во
влажный сумрак и протянуть руку…
И там, ряд за рядом, будут стоять бутылки с вином из одуванчиков —
оно будет мягко мерцать, точно раскрывающиеся на заре цветы,
а сквозь тонкий слой пыли будет поблескивать солнце нынешнего июня.
Взгляни сквозь это вино на холодный зимний день —
и снег растает,
из-под него покажется трава, на деревьях оживут птицы,
листва и цветы, словно мириады бабочек, затрепещут на ветру.
И даже холодное серое небо станет голубым.
Возьми лето в руку, налей лето в бокал — в самый крохотный,
конечно, из какого только и сделаешь единственный терпкий
глоток; поднеси его к губам — и по жилам твоим вместо лютой
зимы побежит жаркое лето…"

Р. Брэдбери." Вино из одуванчиков"

Вот почти и вся история - от света к тьме и снова к свету, - кроме самого конца, который мне неизвестен. Я могу рассказать лишь его начало...
Элеонора пошла к дому, а я загонял машину в гараж. Почему я не оставил ее с собой?.. Не знаю. Может быть, виновато солнце, которое превратило мир в рай, скрыв его мерзость. Может быть, моя любовь, испарившийся дух ночи и восторжествовавшее счастье.
Я поставил машину и зашагал по аллее. Я был на полпути к углу, где встретил орга, когда услышал ее крик.
Я побежал. Страх придал мне сил.
За углом в луже стоял человек с мешком, как у Чака. Он рылся в сумочке Элеоноры, а она лежала неподалеку на земле - так неподвижно! - с окровавленной головой...
Я бросился вперед, на бегу нажав кнопку. Он обернулся, выронил сумочку и схватился за револьвер, висевший на поясе.
Мы были в тридцати футах друг от друга, и я бросил трость.
Он прицелился, и в этот момент моя трость упала в лужу, в которой он стоял.
Элеонора еще дышала. Я внес ее в дом и вызвал врача - не помню как; вообще ничего отчетливо не помню. И ждал, и ждал.
Она прожила еще двенадцать часов и умерла. Дважды приходила в себя до операции и ни разу после. Только раз мне улыбнулась и снова заснула.
Я не знаю.
Ничего.
Случилось так, что я вновь стал мэром Бетти. Надо было восстанавливать город. Я работал, работал без устали, как сумасшедший, и оставил его таким же ярким и светлым, каким впервые увидел. Думаю, что если бы захотел, то мог остаться на посту мэра после выборов в ноябре. Но я не хотел.
Городской Совет отклонил мои возражения и принял решение возвести на площади статую Годфри Джастина Холмса рядом со статуей Элеоноры Ширрер напротив вычищенного и отполированного Уитта. Наверное, там они и стоят.
Я сказал, что никогда не вернусь; но кто знает? Через долгие годы скитаний я, быть может, вновь прилечу на ставшую незнакомой Бетти хотя бы для того, чтобы возложить венок к одной статуе.
Прибыл корабль - Остановка в Пути; я попрощался и взошел на борт.
Я взошел на борт и забылся холодным сном.
Летят годы. Я их не считаю. Но об одном думаю часто: есть где-то Золотой Век, мой Ренессанс, быть может, в другом месте, быть может, в другом времени; надо лишь дождаться или купить билет. Не знаю, куда или когда. А кто знает? Где все вчерашние дожди?
Снаружи холод и тишина; движение не ощущается.
Нет луны, и звезды ярки, как бриллианты.

Р. Сильверберг «Момент бури».