Можете назвать характеристику главных героев в повести Бориса Лавренева "Сорок первый" ? Заранее спасибо.

Круглая рыбачья сирота Марютка, из рыбачьего поселка, что в волжской,
распухшей камыш-травой, широководной дельте под Астраханью.
С семилетнего возраста двенадцать годов просидела верхом на жирной от
рыбьих потрохов скамье, в брезентовых негнущихся штанах, вспарывая ножом
серебряно-скользкие сельдяные брюха.
А когда объявили по всем городам и селам набор добровольцев в Красную,
тогда еще гвардию, воткнула вдруг Марютка нож в скамью, встала и пошла в
негнущихся штанах своих записываться в красные гвардейцы.
Сперва выгнали, после, видя неотступно ходящей каждый день, погоготали
и приняли красногвардейкой, на равных с прочими правах, но взяли подписку об
отказе от бабьего образа жизни и, между прочим, деторождения до
окончательной победы труда над капиталом.
Марютка - тоненькая тростиночка прибрежная, рыжие косы заплетает венком
под текинскую бурую папаху, а глаза Марюткины шалые, косо прорезанные, с
желтым кошачьим огнем.
Главное в жизни Марюткиной - мечтание. Очень мечтать склонна и еще
любит огрызком карандаша на любом бумажном клоке, где ни попадется, выводить
косо клонящимися в падучей буквами стихи.

****************************
Я тебе вот что хотел сказать, Машенька: очертенела мне вся
эта чепуха. Столько лет кровищи и злобищи. Не с пеленок же я солдатом стал.
Была когда-то и у меня человеческая, хорошая жизнь. До германской войны был
я студентом, филологию изучал, жил милыми моими, любимыми, верными книгами.
Много книг у меня было. Три стенки в комнате доверху в книгах. Бывало,
вечером за окном туман петербургский сырой лапой хватает людей и
разжевывает, а в комнате печь жарко натоплена, лампа под синим абажуром.
Сядешь в кресло с книгой и так себя почувствуешь, как вот сейчас, без всяких
забот. Душа цветет, слышно даже, как цветы шелестят. Как миндаль весной,
понимаешь?
- М-гм, - ответила Марютка, насторожившись.
- Ну, и в один роковой день это лопнуло, разлетелось, помчалось в
тартарары... Помню этот день, как сейчас. Сидел на даче, на террасе, и читал
книгу даже, помню. Был грозный закат, багровый, заливал все кровяным
блеском. С поезда из города приехал отец. В руке газета, сам взволнован.
Сказал одно только слово, но в этом слове была ртутная, мертвая тяжесть...
Война. Ужасное было слово, кровяное, как закат. И отец прибавил: "Вадим,
твой прадед, дед и отец шли по первому зову родины. Надеюсь, ты?.." Он не
напрасно надеялся. Я ушел от книг. И ушел ведь искренне тогда...
- Чудило! - кинула Марютка, пожав плечами. - Что же, к примеру, если
мой батька в пьяном виде башку об стенку разгвоздил, так и я тоже обязана
бабахаться? Что-то непонятно мне такое дело.
Поручик вздохнул.
- Да... Вот этого тебе не понять. Никогда на тебе не висел этот груз.
Имя, честь рода. Долг... Мы этим дорожили.
- Ну?.. Так я своего батьку покойника тоже люблю крепко, а коли ж он
пропойца дурной был, то я за его пятками тюпать не обязана. Послал бы
прадедушку к прабабушке!
Поручик криво и зло усмехнулся.
- Не послал. А война доконала. Своими руками живое сердце свое
человеческое на всемирном гноище, в паршивой свалке утопил. Пришла
революция. Верил в нее, как в невесту... А она... Я за свое офицерство ни
одного солдата пальцем не тронул, а меня дезертиры на вокзале в Гомеле
поймали, сорвали погоны, в лицо плевали, сортирной жижей вымазали. За что?
Бежал, пробрался на Урал. Верил еще в родину. Воевать опять за попранную
родину. За погоны свои обесчещенные. Повоевал и увидел, что нет родины, что
родина такая же пустошь, как и революция. Обе кровушку любят. А за погоны и
драться не стоит. И вспомнил настоящую, единственную человеческую родину -
мысль. Книги вспомнил, хочу к ним уйти и зарыться, прощен