ПОЭТИЧЕСКАЯ РАЗМИНКА: «Когда строку диктует чувство, Оно на сцену шлет раба...»: Кто же эти «рабы искусства»? (см. далее) +

Думаю, что эти рабы - хранители «Факультета ненужных вещей».

Вот мой пример:

«Пока это жизнь, и считаться
Приходится бедной душе
Со смертью без всяких кассаций,
С ночами в гнилом шалаше.

С дождями, с размокшей дорогой,
С ударом ружья по плечу.
И с многим, и очень со многим,
О чем и писать не хочу.

Но старясь и телом, и чувством
И весь разлетаясь, как пыль,
Я жду, что зажжется Искусством
Моя нестерпимая быль.

Так в вязкой смоле скипидарной,
Попавшей в смертельный просак,
Становится брошью янтарной
Ничтожный и скользкий червяк.

И рыбы, погибшие даром
В сомкнувшихся створках врагов,
Горят электрическим жаром
И холодом жемчугов.

Вот так под глубинным давленьем
Отмерших минут и годов
Я делаюсь стихотвореньем -
Летучей пульсацией строф».

Автор – Юрий Осипович Домбровский, хранитель древностей.

О, знал бы я, что так бывает,
Когда пускался на дебют,
Что строчки с кровью - убивают,
Нахлынут горлом и убьют!

ОТ ШУТОК С ЭТОЙ ПОДОПЛЕКОЙ
Я Б ОТКАЗАЛСЯ НАОТРЕЗ.
Начало было так далеко,
Так робок первый интерес.

Но старость - это Рим, который
Взамен турусов и колес
Не читки требует с актера,
А полной гибели всерьез.

Когда строку диктует чувство,
Оно на сцену шлет раба,
И тут кончается искусство,
И дышат почва и судьба.
1932

По острым иглам яркого огня
Бегу, бегу -- дорогам нет конца...
Огромный мир замкнулся для меня
В арены круг и маску без лица.

Я -- шут, я -- арлекин, я -- просто смех,
Без имени и, в общем, без судьбы...
Какое, право, дело вам до тех,
Над кем пришли повеселиться вы?

Смешить вас мне с годами все трудней --
Ведь я не шут у трона короля.
Я Гамлета в безумии страстей
Который год играю для себя.

Все кажется: вот маску я сниму --
И этот мир изменится со мной...
Но слез моих не видно никому...
Что ж -- арлекин я, видно, неплохой!

* * * * * * * * * *

Пегой луной наступает вечер,
Лысый швейцар зажигает свечи,
Пудрится цирк в ожиданьи встреч
С голодною толпой.

И через миг на арене алой
Вырастет мир на утеху зала,
Белый маньяк затрясет устало
Битой головой.

Белый клоун, белый мученик,
Ради смеха пьяно-жгучего
Будет издеваться над собой!

Вечером здесь у него заботы,
Ведь униженье -- его работа,
Но посмеется последним наш невидимый герой!

Но в час, когда полночь погасит краски,
Бывший Пьеро поменяет маску,
Новый из тех, кто над ним смеялся
Превратится в гной.

Клоун не зря помнит эти лица,
Вечером шут, а теперь убийца!
В душном трактире он отрешиться
С пьяною ордой!

В кабаке с визгливой скрипкой,
За столом от грязи липким
Будет хохотать он сатаной!

Завтра опять у него заботы,
Ведь униженье -- его работа,
Но посмеется последним наш невидимый герой!

Ты целый мир могла вместить бы в свой альков,
Исчадье похоти - от праздности ты злобна,
С зарею новою на жерновах зубов ты сердце новое измалывать способна.
Глаза твои, как вывески купцов, как пламя факелов на торжествах публичных,
Для наглости твоей нарядов нет циничных, на языке твоем нет заповедных слов.
Машина страшная, слепая и глухая,
СПАСИТЕЛЬНЫЙ вампир, сосущий кровь земли,
Как не боишься ты, как зеркала встречая
Не видишь прелести увядшие свои.
Иль вид ужасный ЗЛА, что от тебя родится не разу ужасом тебя на поражал?
Меж тем природа-мать свои пути любя, тебя, о ЖЕНЩИНА, людских грехов царица,
Тебя ЖИВОТНОЕ бездушное берет, лепя и ГЕНИЯ, которым мир гордится,
О ГРЯЗЬ БЛЕСТЯЩАЯ, О МЕРЗОСТНЫЙ ПОЧЁТ!

Трансляторы. Моцарты.

Основная мысль, я считаю такова: сквозное сравнение литературного мастерства с актёрским и далее сцена представлена как гладиаторская арена Древнего Рима. Потому и "гибель всерьез". Поскольку и актёры, и люди пера, и гладиаторы выступают для признания народом, - это и делает их рабами.