ПОЭТИЧЕСКАЯ РАЗМИНКА: 23 ноября 1918 г. ОН выступил в Петрограде на митинге-концерте, и «чуткая пролетарская масса... +

Николай Клюев

"В Петрограде Клюев участвовал в вечерах поэзии. Так, губернская газета писала в начале декабря 1918 года: «как сообщает «Правда», на вечере Пролеткульта 23 ноября выступил со своими стихами олонецкий поэт Николай Клюев. Чуткая пролетарская аудитория очень тепло встретила поэта, почувствовав в его стихах подлинные переживания нашей Красной деревни. Шумные овации долго не давали Клюеву сойти с эстрады»

Выступления Н. Клюева в Петрограде. – Известия Олонецкого губернского исполнительного комитета Советов крестьянских, рабочих и красноармейских депутатов, 1918, 4 дек., №243, с. 3.

В златотканные дни сентября
Мнится папертью бора опушка.
Сосны молятся, ладан куря,
Над твоей опустелой избушкой.

Ветер-сторож следы старины
Заметает листвой шелестящей.
Распахни узорочье сосны,
Промелькни за березовой чащей!

Я узнаю косынки кайму,
Голосок с легковейной походкой…
Сосны шепчут про мрак и тюрьму,
Про мерцание звезд за решеткой,

Про бубенчик в жестоком пути,
Про седые бурятские дали…
Мир вам, сосны, вы думы мои,
Как родимая мать, разгадали!

В поминальные дни сентября
Вы сыновнюю тайну узнайте
И о той, что погибла любя,
Небесам и земле передайте.

...

Зима изгрызла бок у стога,
Вспорола скирды, но вдомек
Буренке пегая дорога
И грай нахохленных сорок.

Сороки хохлятся — к капели,
Дорога пега — быть теплу.
Как лещ наживку, ловят ели
Луча янтарную иглу.

И луч бежит в переполохе,
Ныряет в хвои, в зыбь ветвей…
По вечерам коровьи вздохи
Снотворней бабкиных речей:

«К весне пошло, на речке глыбко,
Буренка чует водополь…»
Изба дремлива, словно зыбка,
Где смолкли горести и боль.

Лишь в поставце, как скряга злато,
Теленье числя и удой,
Подойник с кринкою щербатой
Тревожат сумрак избяной.

Мне нравится поэзия Клюева. Да и как она может не нравиться?
"Зима изгрызла бок у стога,..."

Никола́й Алексе́евич Клю́ев (1884-1937) — русский поэт, представитель новокрестьянского направления в русской поэзии XX века

ИЗ ЦИКЛА "О ЧЕМ ПОЮТ СЕДЫЕ КЕДРЫ"
Сегодня звонкие капели
Прилет касаток из Египта
На милый север. Явь иль сон?
Но бубенцы капели сыпьте
В молотобойный вешний звон!
Цветите, ярь и конопели!

Не солнце ль пенится в слесарне,
Чтобы не слепло и не жгло?
Не ветру ль штопают крыло,
Как ласты мельнице? Стожарней
Играют зори меж ракит,
И вихорь скулы не трудит,
Ласкаясь росней и купавней.

О, жизнь! О, легкие земли,
Свежительнее океана!
И черноземного Ивана
В зрачках пшеничные кули,
И на ладонях город хлебный!
Прибойно, фугою хвалебной,
О межи плещут конопли.
Россия, матерь, ты ли? Ты ли?
Босые ноги, плат по бровь,
Хрустальным лебедем из былей
Твоя слеза, ковыль-любовь
Плывут по вольной заводине!
И только старость при лучине
На саван тянет волокно.

Уйди, сухое толокно
И тюря с серою загустой!
Горою выросла капуста,
Какой на свете не бывало!
Из песен ткется одеяло
Для молодого новожёна,
Стальному мерину попона
Испещрена моей погудкой,
Олонецкою незабудкой
И шамаханской резедой!
Товарищ, вскормленный звездой
Пятиочитой и пурпурной,
Тебе моих напевов зурны,
Лезгинка рифм под блеск кинжала!
Пусть песногранные опалы
Хрустят на варварских зубах?

Моя любовь врагам на страх,
И ненависть – земле как ужин
Опосле ловли стерлядей,
Когда свистит костер стожалый
И красит огненное сало
Мережи, полные жемчужин
И киноварных лебедей!

Моя любовь – в полях капель,
Сорокалетняя, медвежья,
Свежее пихт из Заонежья,
Пьянее, чем косматый шмель
В медовом погребе под щебнем!

Пусть солнце золотистым гребнем
Отныне чешет наши нивы,
Оно заштопано на диво
Неуязвимою рукой,
И нитью, крашенною кровью,
Чтобы вовеки к изголовью
Моей республики родной
Не прилетал совиный рой
С хозяйкой – тощей голодухой,
Лишь кедры глухариным пухом,
Как гнезда, веяли б в капели
О том, как жили мы и пели!
-
ПЕСНЬ О ВЕЛИКОЙ МАТЕРИ
...У горенки есть много тайн,
В ней свет и сумрак не случаен,
И на лежанке кот трехмастный
До марта с осени ненастной
Прядёт просонки неспроста.
Над дверью медного креста
Неопалимое сиянье,
При выходе ему метанье,
Входящему - в углу заря
Финифти, черни, янтаря,
И очи глубже океана,
Где млечный кит, шатры Харрана,
И ангелы, как чаек стадо,
Заворожённое лампадой
Гнездом из нитей серебра,
Сквозистей гагачья пера.
Она устюжского сканья,
Искусной грани и бранья,
Ушки - на лозах алконосты,
Цепочки - скреп и звеньев до ста,
А скал серебряник Гервасий,
И сказкой келейку ускрасил.
Когда лампаду возжигали
На Утоли Моя Печали,
На Стратилата и на пост,
Казалось, измарагдный мост
Струился к благостному раю,
И серафимов павью стаю,
Как с гор нежданный снегопад,
К нам высылает Стратилат!

Суббота горенку любила,
Песком с дерюгой, что есть силы,
Полы и лавицы скребла
И для душистого тепла
Лежанку пихтою топила,
Опосле охрой подводила
Цветули на её боках
Среда - вдова, Четверг - монах,
А Пятница - Господни страсти.
По Воскресеньям были сласти
Пирог и команичный сбитень,
Медушники с морошкой в сыте,
И в тихий рай входил отец.
«Поставить крест аль голубец
По тестю Митрию, Параша?»
«На то, кормилец, воля ваша»
Я голос из-под плата слышал,
Подобно голубю на крыше,
Или свирели за рекой.
«Уймись, касатка! Что с тобой?
Покойному за девяносто»
Вспорхнув с лампады, алконосты
Садились на печальный плат,
И была горенка, как сад,
Где белой яблоней под платом
Благоухала жизнь богато.

Ей было восемнадцать вёсен
Уж Сирин с прозелени сосен
Не раз налаживал свирель,
Чтобы в крещенскую метель
Или на красной ярой горке
Параше, по румяной зорьке
Взыграть сладчайшее люблю
Она на молодость свою
Смотрела в веницейский складень,
При свечке, уморяся за день,
В большом хозяйстве хлопоча...

Вы все неправильно рассказываете. Это Лаэртский, только выступил он не на митинге, а в прямом эфире радио SNC, и не "23 ноября 1918 г.", а летом 1991 года. Чуткая пролетарская масса, сидевшая в студии, дико перлась от его стихов вперемешку с советским портвейном. Особенно большим успехом пользовался супер-мега-хит "В поле колобок катился...":

В поле колобок катился,
От дyши пyская газы;
От бабyли, от дедyли
Он yшел в теченье часа.

Сам себе, козёл, доволен,
Hикого не замечая,
Оказался он в ловyшке --
В той, что волк на зайца ставил...

Hy а там деpьма по шею,
Мыши дохлые и зайцы,
Змеи, негpы да лягyшки,
Бегемоты и медведи...

Задрожал кyсочек теста
И подyмал: "Лyчше б съели
В самый пеpвый день с ваpеньем,
Чем в деpьме таком подохнyть!"

Hачал дyмать и кyмекать:
Как емy свалить оттyда,
Как всех обвести покpyче,
Чтоб на солнышко пpобpаться.

Hо не лезли в бошкy мысли --
Пpовонял козёл pyмяный,
Гнилью начал пахнyть, сволочь...
Hефига людей динамить!

МАЯК

дополнение к ответу Elena Vorobyeva

Николая Клюева связывали сложные отношения (временами дружеские, временами напряжённые) с Сергеем Есениным, который считал его своим учителем. В 1915—1916 годах Клюев и Есенин часто вместе выступали со стихами на публике, в дальнейшем их пути (личные и поэтические) несколько раз сходились и расходились.

Не в смерть, а в жизнь введи меня,
Тропа дремучая лесная!
Привет вам, братья-зеленя,
Потемки дупел, синь живая!

Я не с железом к вам иду,
Дружась лишь с посохом да рясой,
Но чтоб припасть в слезах, в бреду
К ногам березы седовласой,

Чтоб помолиться лику ив,
Послушать пташек-клирошанок
И, брашен солнечных вкусив,
Набрать младенческих волвянок.

На мху, как в зыбке, задремать
Под "баю-бай" осиплой ели...
О, пуща-матерь, тучки прядь,
Туман, пушистее кудели,

Как сладко брагою лучей
На вашей вечере упиться,
Прозрев, что веткою в ручей
Душа родимая глядится!

https://rupoem.ru/klyuev/all.aspx#ne-v-smert