1-2 примера для ниже приведённых слов по поэме "Кому на Руси жить хорошо"

Поэтический язык поэмы имеет три основных источника: материал фольклорного происхождения, народно-разговорную практику крестьянства, литературную речь. Первые два источника использованы преимущественно в I, II, Ш частях поэмы, последний - в IV части "Пир на весь мир" и в авторских лирических отступлениях (хотя следует отметить, что вообще речь автора почти не отличается от речи героев из крестьянской среды).
В поэме повествование ведется от лица рассказчика, говорящего почти так же, как крестьянство. Ни в фразеологическом, ни в лексическом, ни в синтаксическом отношениях разницы почти никакой нет.
Но иногда Некрасов прибегает к индивидуализации языка действующих лиц с целью более конкретно и полно охарактеризовать своих героев. Индивидуализация языка является одним из видов характеристики героев. Некоторые отличия чувствуются в речи представителей привилегированных сословий, в речи бывалых, ощутивших влияние города крестьян (например, Клима, солдата Овсянникова). Но и здесь различие выражено не резко. Так, например, помещик Оболт-Оболдуев в разговоре с крестьянами изредка употребляет типичные народно-разговорные слова и выражения:"А было то, как сказано, за слишком двести лет", "сперва понять вам надо бы", "так вот оно откудова то дерево дворянское", "я дал вам слово честное ответ держать по, совести".
В речи Последыша также встречаются слова, характерные для народно-разговорной речи.
Церковно-славянская стихия дает себя чувствовать и в речи уволенного дьячка и попа. В их речь (в основном разговорную крестьянскую) вплетаются обороты и слова, свойственные духовному лицу.
Славянизмы, встречающиеся редко.Некрасов прибегает к славянизмам лишь там, где это способствует конкретизации образа (поп, дьячок), или же тогда, когда повествование, по цензурным мотивам, ведется от имени богомольной странницы («Бабья притча»), схимника («О двух великих грешниках») и необходимо стилизовать его под речь персонажа.
И лишь совеем изредка попадаются славянизмы в авторской речи и в речи героев из крестьянской среды, например: "зажгли ен звезды частые в высоких небесах"; "чего орал, куражился? на драку лез инафемаЪ"; "один как перст"; «наследники с крестьянами тягаются доднесь»; «достиг я резвой младости» и др. Но это, по преимуществу, славянизмы, вошедшие в обиходную крестьянскую речь и отражающие влияние книжной церковнославянской лексики.

Индивидуализация речи дьячка Трофима, крестьян Клима, Власа и солдата Овсянникова идет в ином направлении. В их речь вкраплены искаженные иностранные слова. Слова дохтур и камедь (вместо комедия) употребляет бывалый крестьянин Влас. Рассказывая историю о дворовом Ипате, Влас вместо «форейтор» говорит, «фалетур».
В главе"Пир на весь мир", дьячок Трофим говорит о сыне: «недаром порывается в Москву, в новорситет...». Слово «пенция» (вместо пенсия) встречаем в той же части поэмы в речи бывалого солдата Овсянникова.

В таком же плане индивидуализирована и речь бурмистра Клима, который побывал в Петербурге, сталкивался с разными людьми, наслушался несвойственных крестьянству слов: "Каких-то слов особенных наслушался: Атечество, Москва первопрестольная, Душа великорусская.
Но вообще, искажения литературных и иностранных слов в поэме сравнительно редки и Некрасов никогда ими не злоупотребляет. Чтобы придать повествованию местный колорит и передать своё отношение к крестьянству.
Диалектизмы в поэме всегда к месту. Вот характернейшие из них: уважь, кокнул, лафа, колобродь, балясничать, вольготно, хошь, два братана, втемяшится, перекоряются, гуторили, теперича, шкалики, помирволили, дирал, поспопутности, стибрил, ярмонка, схонали и др.
Непосредственность, простота, подчас грубоватый юмор и острая шутка являлись для него несомненными достоинствами народного языка.

Я эту поэму не читал.

И даже понятия не имею, кто ее написал.

Но мой племяш три года учился во Франции, в тамошнем Стэнфорде или в Кембридже, пока его оттуда не поперли. А в этом французском Гарварде он изучал, в основном, литературу.

И потому всяких разных книжек он привез домой из Парижа великое множество. Но все больше глянцевых, со скабрезными картинками. И с надписями под ними на не наших языках.

Вместе с тем, среди них обнаружилась и одна русская брошюрка. С полузалитой вином обложкой. На которой с трудом прочитывалось название – "Кому … жить хорошо?".

Наверное, это и была та самая книжка, о которой вы спрашиваете. Я листанул ее для порядка (с целью – насчет картинок), но это было лишь зряшной потерей времени.

Зато я сразу наткнулся на это:

х х х
. .

Их добрая знакомая,
Дородная хозяюшка
Агафья Тимофеевна,
Шестое выдув блюдечко,
Ладонью губки вытерла
И начала доклад:
"Что вам сказать, затейщики?
Живу-дышу, не жалуюсь,
Мои испанки-курочки,
Могу сказать, не хвастаясь,
Известны всем вокруг.
Пером, как уголь, черные,
Дородны, кик боярыни,
Штаны на ножках – с муфтою. –
Не куры, а орлы ….
И яйца, что гусиные, –
Чуть наберу лукошечко –
Не донесешь до станции,
С руками оторвут.
Но, как раба последняя,
Весь день-деньской я в хлопотах, –
С зари помет выскребывай,
Курятник подметай,
Да тачку при из лавочки
С пшеном иль с кукурузою, –
Едят мои испаночки,
Как батальон солдат ….
Все, почитай, что выручу,
Они же сами слопают,
А я с моей племянницей
Остаточки жую.
Ни именин, ни праздников,
Среда ли, воскресение,
Одним лишь руки заняты,
Одним башка затуркана:
Корми, лечи и чисть.
А летом … сверх пропорции
Другие удовольствия, –
То вдруг подроют сеточку,
Здоровые ведь, бестии! –
И шасть к соседу в сад ….
Летишь, скликаешь, мечешься.
За вес, что смято-склевано,
Свои яички кровные
Неси соседу в дань ….
А ястребы? А коршуны?
А крысы с ближней мельницы?
Повадились, проклятые,
Прорыли ход под сеткою
И задушили, аспиды,
Четырнадцать цыплят …".

x x x

Агафья Тимофеевна
Седьмое блюдце налила,
Подула и отставила
И кротко говорит:
"В усадьбе этой, милые,
Конечно, есть счастливые,
Да только уж не я …".
– "А кто?" – привстав над креслицем.
Спросил Козлов стремительно,
– "Да, куры, куры, батюшка!
Живут в тепле и в сытости,
Без горя и забот ….
Не я ль при них поденщица?
Не я ль за них уборщица?
А им, вальяжным барыням,
Всего лишь и хлопот –
Знай с петухом амурничай,
Да яйца от безделия
По всем углам неси …".

Дальше я, понятное дело, и читать не стал.

Потому, что застолье с одним только чаем – это как-то все же не по-русски. Могла бы Агафья Тимофеевна чего-либо и покрепче на стол выставить. Глядишь, и до брудершафтов бы дело дошло.

Вот тогда бы она (после седьмой стопки, а не седьмого блюдца со сладким чаем) наверняка бы и узнала "кому живется весело, вольготно на Руси".

Tertium non datur ….