Ваше любимое стихотворение? (напишите полностью)

Нет, к человеку не придет гора,
И крылышек не будет у змеи.
Никто мне столько не принес добра,
Как недоброжелатели мои.

Порой вупор, порой из-за угла
Они терзали мир мой и покой.
Стоят передо мной как зеркала,
Показывая мне, кто я такой.

Показывая мне, как всё вокруг,
Теряя краски, тает без следа.
Как молчаливо исчезает друг
А потому, что не был никогда.

Как неслучайно остаюсь один,
Закованный в лёд мрака. Нет надежд.
Зато я стопроцентный господин
Своей судьбы реальной без одежд.

И только ты одна сейчас со мной.
А значит, и в аду возможен рай.
И значит, осень может стать весной.
И смерть прийти просить: "Не умирай!"

Ефрем Амирамов.

Когда дряхлеющие силы
Нам начинают изменять
И мы должны, как старожилы,
Пришельцам новым место дать, —
Спаси тогда нас, добрый гений,
От малодушных укоризн,
От клеветы, от озлоблений
На изменяющую жизнь;
От чувства затаенной злости
На обновляющийся мир,
Где новые садятся гости
За уготованный им пир;
От желчи горького сознанья,
Что нас поток уж не несет
И что другие есть призванья.
Другие вызваны вперед;
Ото всего, что тем задорней,
Чем глубже крылось с давних пор, —
И старческой любви позорней
Сварливый старческий задор

Их много. Вот одно из них. "Европейскому революционеру, который потерпел поражение" Уолта Уитмена

И все же, мой брат, моя сестра, не отчаивайся,
Иди, как и прежде, вперед - Свободе нужна твоя служба,
Одна или две неудачи не сломят Свободу - или любое число
неудач,
Или косность, или неблагодарность народа, или предательство,
Или оскаленные клыки властей, пушки, карательные законы,
войска.

То, во что мы верим, притаилось и ждет нас на всех
континентах,
Оно никого не зовет, оно не дает обещаний, оно пребывает
в покое и ясности, оно не знает уныния.
Оно ждет терпеливо, чтобы наступил его срок.

(Да, я воспеваю не только покорность,
Я также воспеваю мятеж,
Ибо я верный поэт каждого бунтовщика во всем мире,
И кто хочет идти за мною - забудь об уюте и размеренной
жизни,
Каждый миг ты рискуешь своей головой).
Бой в разгаре, то и дело трубят тревогу, - мы то наступаем,
то отходим назад,
Торжествуют враги или думают, что они торжествуют,

Тюрьма, эшафот, кандалы, железный ошейник, оковы делают
дело свое,
И славные и безымянные герои уходят в иные миры,
Великие трибуны и писатели изгнаны, они чахнут в тоске
на чужбине,
Их дело уснуло, сильнейшие глотки удушены своей собственной
кровью.
И юноши при встрече друг с другом опускают в землю глаза,
И все же Свобода здесь, она не ушла отсюда, и врагам досталось
не все.

Когда уходит Свобода, она уходит не первая, не вторая,
не третья,
Она ждет, чтобы все ушли, и уходит последней.

Когда уже больше не вспомнят нигде, ни в одной стране, что
на свете есть любящие,
Когда ораторы в людных собраниях попытаются чернить их
имена,
Когда мальчиков станут крестить не именами героев, но именами
убийц и предателей,
Когда законы об угнетении рабов будут сладки народу и охота
за рабами будет одобрена всеми,
Когда вы или я, проходя по земле и увидев невольников,
возрадуемся в сердце своем
И когда вся жизнь и все души людей будут уничтожены
в какой-нибудь части земли, -
Лишь тогда будет уничтожена воля к Свободе,
Лишь тогда тиран и нечестивец станут владыками мира.

Если был бы рожден в небольшой европейской стране,

я, конечно, гордился бы тем, что за три с лишним века

мои деды, отладив свой бизнес, оставили мне

толерантность, корректность, борьбу за права человека.

Появись я на свет на другой половине Земли,

я, возможно, считал бы, что вправе указывать миру,

как готовить фастфуд и курить семена конопли.

И внедрять демократию силой в чужую квартиру.

Я, родившись под пальмой, не стал бы сажать огород.

Для чего городить, если можно - от воздуха пьяным -

лечь под пальмой родной и, пошире разинувши рот,

дожидаться, как Ньютон, паденья кокоса с бананом.

Я родился не там. Тут в тайге заправляет медведь.

Только шишки на лбу. Никакого биг-мака на блюде.

Через тернии к звездам однажды посмели посметь.

Но в угоду идее ломались и жизни, и люди.

Да, в моем фатерланде избыток лесов и полей,

много рек и морей. Слишком много для великороссов

нефти, газа, алмазов, урана, пеньки, соболей,

много водки и красной икры. Но нехватка кокосов.

В этом наша беда. Как известно, она не одна.

Мы - империя зла, мы исчадье всемирного рая.

Третий Рим, где Господь до сих пор не воспрянул от сна.

И подобной страны я, действительно, больше не знаю.

Я родился не там. Я, поверьте, не знал, где рожусь.

И учил я не то. И не так умудрялся трудиться.

И горжусь только тем, что давно уж ничем не горжусь...

Я однажды умру. Где однажды случилось родиться.

наступила осень
расцвела цветы
мне никто не нужен
кроме ты
(посвящается моему крашу)

Как получим диплом, гоп -стоп -дубай,
махнём в деревню.
Соберём чуваков, гоп -стоп -дубай,
распашем землю.
И будем сеять рожь, овёс,
ломая плуги.
Опозорим колхоз, гоп -стоп -дубай,
по всей округе.
И будем сеять рожь, овёс,
ломая плуги.
Опозорим колхоз, гоп -стоп -дубай,
по всей округе.
https://www.youtube.com/watch?v=5mXYPuE1Fjk

Михаил Лермонтов
Молитва
(Я, матерь божия, ныне с молитвою)

Я, матерь божия, ныне с молитвою
Пред твоим образом, ярким сиянием,
Не о спасении, не перед битвою,
Не с благодарностью, иль покаянием,

Не за свою молю душу пустынную,
За душу странника в свете безродного;
Но я вручить хочу деву невинную
Теплой заступнице мира холодного.

Окружи счастием душу достойную;
Дай ей сопутников, полных внимания,
Молодость светлую, старость покойную,
Сердцу незлобному мир упования.

Срок ли приблизится часу прощальному
В утро ли шумное, в ночь ли безгласную,
Ты восприять пошли к ложу печальному
Лучшего ангела душу прекрасную.

написано в 1837 году

Ехал Грека через реку.
Видит Грека в реке рак.
Сунул в реку руку Грека.
Рак за руку Греку - цап.

Хyй, пиздa, сковорода!
Наш наставник Джигурда!
Eбись конем! Целуй пиздy!
Не забывай про Джигурду!
Между жoпoй и пиздoй,
Промежуток с Джигурдой!
Бей, кради и убивай,
Джигурду не забывай!
Уeбал бы вас с ноги!
Я во имя Джигурды!

Их много.
Владимир Маяковский
ХОРОШЕЕ ОТНОШЕНИЕ К ЛОШАДЯМ
Били копыта. Пели будто:
— Гриб.
Грабь.
Гроб.
Груб. —
Ветром опита,
льдом обута,
улица скользила.
Лошадь на круп
грохнулась,
и сразу
за зевакой зевака,
штаны пришедшие Кузнецким клёшить,
сгрудились,
смех зазвенел и зазвякал:
— Лошадь упала! —
— Упала лошадь! —
Смеялся Кузнецкий.
Лишь один я
голос свой не вмешивал в вой ему.
Подошел
и вижу
глаза лошадиные...
Улица опрокинулась,
течет по-своему...
Подошел и вижу —
за каплищей каплища
по морде катится,
прячется в ше́рсти...
И какая-то общая
звериная тоска
плеща вылилась из меня
и расплылась в шелесте.
«Лошадь, не надо.
Лошадь, слушайте —
чего вы думаете, что вы их плоше?
Деточка,
все мы немножко лошади,
каждый из нас по-своему лошадь».
Может быть
— старая —
и не нуждалась в няньке,
может быть, и мысль ей моя казалась пошла́,
только
лошадь
рванулась,
встала на́ ноги,
ржанула
и пошла.
Хвостом помахивала.
Рыжий ребенок.
Пришла веселая,
стала в стойло.
И все ей казалось —
она жеребенок,
и стоило жить,
и работать стоило.