что противопоставляется в романе фадеева разгром

Сверхзадача Фадеева, блестяще на ту пору им решенная, - увидеть в Морозке, Бакланове, Метелице - в каждом из настоящих партизан человека с его надеждами, мечтами, переживаниями, преданностью раз избранному пути. Эта преданность рождалась не из политической агитации а из живущей едва ли не на уровне подсознания народной мечты-утопии о равенстве и справедливости.
Мы наблюдаем явную поэтизацию человека, поверившего в революцию.
В 20-е годы для оптимистической интерпретации финала было достаточно жизнеутверждающего пейзажа (лес "распахнулся перед ними совсем неожиданно - простором высокого голубого неба и ярко-рыжего поля, облитого солнцем, и скошенного, стлавшегося на две стороны, куда хватал глаз"). "Разгром" воспринимался как произведение убеждающее "в победоносной мощи пролетарской революции, руководимой коммунистами (...) А. Фадеев вошел в сознание миллионов читателей как книга о победе революции".
Нам могут возразить: такое прочтение романа и, особенно его финала, выходит за рамки возможных пределов интерпретации, субъективистски искажает авторскую волю Фадеева, для которого Левинсон был идеалом коммуниста-организатора.
Мы же хотя и выходим за пределы авторской интерпретации, но предпосылки к такому прочтению финала "Разгрома" есть. Они - в противоречивости художественного мира Фадеева, чья субъективная преданность революции вступала в противоречие с объективно выраженной гуманистической позицией. А главное - Левинсон в восприятии читателя, по-новому истолковавшего финал "Разгрома", вовсе не превращается в некоего демона зла, разрушающего мирную жизнь людей. Ее разрушает то, что сильнее воли и желания отдельного человека и что именуется историческими катаклизмами. Человек подчиняется неумолимой логике обстоятельств, в которых ему "нужно было жить и исполнять свои обязанности".В трактовке художественного образа надо учитывать не только отражение в нем духовной биографии писателя, не только позицию автора-повествователя, но и силу традиций. Общеизвестно, что Фадеев всецело ориентировался на "диалектику души" Л. Толстого, его произведения несут следы творческой учебы у великого предшественника. В определенном смысле Левинсон и Мечик уравновешиваются как стоящие над массой, хотя они по-разному относятся к ее негативным сторонам (Мечик только на уровне эмоциональной рефлексии, что для автора явно недостаточно) . Фадеев пишет, что Мечик "не видел главных пружин отрядного механизма", но правда в восприятии Мечика есть, и авторским контекстом она не опровергается. И дело не только в том, что партизаны "издевались над Мечиком по всякому поводу - над его городским пиджаком, над правильной речью, даже над тем, что он съедает меньше фунта хлеба за обедом", но и в том, что они "крали друг у друга патроны, ругались раздраженным матом из-за каждого пустяка и дрались в кровь из-за куска сала". "...Каждый смотрит только за тем, чтобы набить свое брюхо, хотя бы для этого украсть у своего товарища, и никому нет дела до всего остального.. . Мне даже кажется иногда, - исповедовался Мечик Левинсону, - что если бы они завтра попали к Колчаку, они также служили бы Колчаку и также жестоко расправлялись бы со всеми". Левинсон и с ним автор возражают Мечику: "Левинсон стал привычными словами разъяснять, почему это кажется ему неверным". Но ведь в этом словесном поединке, может быть, даже против воли писателя, Левинсон не выиграл: "По тем отрывистым замечаниям, которые вставлял Мечик, он чувствовал, что нужно бы было говорить о чем-то другом, более основном и изначальном, к чему он сам не без труда подошел в свое время и что вошло теперь в его плоть и кровь". И не случайно, спустя сутки, чувствуя, что его возражения Мечику были "довольно правильные, умные, интересные", Левинсон "все-таки.. . испытывал теперь смутное недовольство, вспоминая их".Смысл "Разгрома"может быть раскрыт фадеевской "жаждой нового, прекрасного, сильного и доброго человека", которая в "Разгроме" отдана Левинсону.

Одна из самых характерных черт творчества Есенина?