в чём своеобразие образного ряда стихотворения "во всем мне хочется дойти.. "

Для лирического героя стихотворения жажда жизни сливается со стремлением понять смысл ее явлений. Автор продолжает традицию русской классики не только в утверждении жизни как главной ценности бытия («Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать.. . » —«Элегия» Пушкина, 1830; «Я жить хочу! хочу печали.. . » Лермонтова, 1832; «О, я хочу
безумно жить.. . » Блока, 1914), но и в попытке уловить «нить//Судеб, событий» . Лирический герой Пастернака ищет ответы на пушкинские вопросы:
Жизнь, зачем ты мне дана?
Кто меня враждебной властью
Из ничтожества воззвал,
Душу мне наполнил страстью,
Ум сомненьем взволновал? . .
(«Дар напрасный, дар случайный... » , 1828)
Жизни мышья беготня. . .
Что тревожишь ты меня?
Что ты значишь. . .
От меня чего ты хочешь? . .
(«Стихи, сочиненные ночью во время бессонницы» , 1830)
«Суть» , «сердцевину» своего земного существования он видит «в работе, в поисках пути» от «протекших» к будущим дням, в «игре и муке» творчества. Для художника «свершать открытья» в искусстве столь же органично, как «жить, думать, чувствовать, любить» , — это его призвание и награда. Между пониманием смысла своей жизни и ощущением «достигнутого торжества» пролегает рубеж, граница. Поэт — человек, и, стремясь сотворить «чудо» , он может только написать «восемь строк» , «отчасти» отразив «сущность» явления:
О, если бы я только мог
Хотя отчасти,
Я написал бы восемь строк
О свойствах страсти. . .
Задача художника — стремиться к «открытьям» , не отрываясь от реальности, а сливаясь с ней «всей дрожью жилок» . В «восьми строках» должны уместиться «нечаянности впопыхах» : случайные впечатления, схваченные детали, но вместе с тем и размышления о «причинах» , «сущности» , судьбе. Тогда и в «беззаконьях» «сердечной смуты» , страсти
(пушкинский образ — «Дар напрасный, дар случайный... » ) откроется «ее закон» , будут названы «ее имен//Инициалы» . В стихах должны отразиться все чувства поэта, вся его душа, воплотившись в зрительных («Цвели бы липы в них подряд...» ) , звуковых («Грозы раскаты» ) , благоухающих
(«В стихи б я внес дыханье роз, //дыханье мяты... » ) образах. Инструментовка стихотворения вносит дополнительные акценты в характеристику художественных средств поэзии: звуковые повторы придают каждой строчке музыкальное своеобразие:
Я б разбивал стихи, как сад.
Всей дрожью жилок
Цвели бы липы в них подряд,
Гуськом, в затылок.
В стихи б я внес дыханье роз,
Дыханье мяты,
Луга, осоку, сенокос,
Грозы раскаты.
Первые восемь строф стихотворения (разностопный ямб) заключают в себе два развернутых высказывания: «Во всем мне хочется. . .свершать открытья» и «О, если бы я только мог. . .В стихи б я внес... » . Мысль о возможностях и гранях поэзии развивается на протяжении пяти строф с возрастающей напряженностью, достигающей пика в строчке: «Грозы раскаты» . Такое интонационное построение стиха концентрирует внимание на последних строфах, содержащих обобщение: истинное искусство не только претворяет впечатления художника, но и вливается в жизнь:
Так некогда Шопен вложил
Живое чудо
Фольварков, парков, рощ, могил
В свои этюды. . .
Оксиморон «живое чудо. . .могил» подчеркивает мысль о преображающей силе искусства, способного, подобно слову Божию, воскресить, возродить к жизни. Реминисцентный фон размышлений лирического героя о действенности искусства составляет одно из поздних стихотворений Фета, посвященное утверждению «избранной» роли «певца» , способного «Дать жизни вздох, дать сладость тайным мукам» , «Усилить бой бестрепетных сердец» («Одним толчком согнать ладью живую... » , 1887). Как и у Фета, в стихотворении Пастернака высшим «торжеством» («венцом» — у Фета) художника становится бессмертие его творчества, устремленность в будущее искусства, летящего, как стрела с «натянутой тетивы тугого лука» .