Помогите с сочинением 9.3

Динка огляделась. Уютно белеющая в зелени хата вблизи оказалась старой, вросшей в землю, облупленной дождями и ветрами. Одной стороной хата стояла на краю обрыва, и кривая тропинка, сбегая вниз, приводила к заброшенному колодцу. Яков сидел у раскрытого окна на низенькой скамеечке перед изрезанным сапожным ножом столиком и, склонившись, тачал сапоги. Иоська, размахивая руками, что-то весело рассказывал отцу, на щеке его вспрыгивала лукавая ямочка. Отец и сын сидели в единственной, но очень просторной комнате с огромной русской печкой. Осторожно войдя в сени и заглянув в комнату, Динка остановилась от неожиданности. Прямо перед ней, в простенке между двумя окнами, где стоял сапожный столик и было светлее, возвышался портрет молодой женщины со строгой улыбкой, в городском платье, с чёрным кружевным шарфом. Она была изображена во весь рост и так, как будто торопилась куда-то, накинув свой лёгкий шарф. Но больше всего поразили Динку её глаза. Огромные, полные какой-то внутренней тревоги, умоляющие и требовательные. Остановившись на пороге, Динка не могла оторваться от этого портрета. Казалось, она где-то уже видела эти глаза, улыбку и ямочку на щеке. Забывшись, она молча переводила глаза с портрета матери на сына… Иоська смолк и вопросительно и насторожённо смотрел на непрошеную гостью. Яков тоже поднял глаза, и на лице его появилось уже знакомое Динке выражение сосредоточенной строгости.
- Здравствуйте, барышня! - сказал он, поднимаясь навстречу.
-Здравствуйте, Яков Ильич! -
низко кланяясь, прошептала
оробевшая Динка. Портрет Катри, её живые, горящие глаза, притихший двойник портрета, Иоська, и сам несчастный, уединившийся здесь после смерти жены скрипач - всё это внушало ей ужас. Ноги её приросли к порогу, и, не зная, что ей делать, она жалостно попросила: Сыграйте, Яков Ильич. Иоська с готовностью подал отцу скрипку. Яков кивнул головой сын и, повернувшись к портрету, поднял смычок… Как только полились звуки скрипки, страх Динки прошёл. Играя, Яков смотрел на портрет и, двигая в такт музыке бровями, улыбался. И Катря отвечала ваему унежной, строгой улыбкой. А Иоська сидел на сапожной табуретке и, сложив на коленях ладошки, смотрел то на отца, то на мать.