Литература сроЧНО!! ! На чьей стороне автор в поэме "Медный всадник"

На протяжении более чем ста пятидесяти лет истории толкования поэмы на этот вопрос были даны три ответа.

Ответ первый. Пушкин, конечно же, на стороне Петра Великого. Пётр создал прекрасный город, который дорог сердцу поэта. Пётр — творец новой России, и несчастному Евгению, забывшему о своих славных предках и погружённому в приземлённые “мечтания” о карьере и прибавке денег (благодаря чему он сможет обеспечить себе и будущей жене скромное “мещанское” будущее) , не пристало вступать в спор с великим героем. И ведь не “строитель чудотворный” Петербурга, а наводнение, разгул стихии, враждебной великому царю, ответствен за смерть Евгениевой невесты и её матери. Упрёки “ничтожного героя” Евгения — не по адресу. Сторонником этой точки зрения был В. Г. Белинский, в пушкинистике советского времени за неё ратовал, например, известный литературовед Д. Д. Благой.

Ответ второй, полностью противоположный первому. Бедный Евгений ни в чём не повинен, Пушкин по-христиански сострадает своему безумцу, Пётр бросил исполненный гордыни вызов природе, миропорядку, а жертвой этого (настоящего, страшного! ) безумия оказывается “маленький человек”, горю которого по-христиански сострадает сочинитель поэмы. Приверженцев этого мнения много, среди них — поэт-символист и пушкинист В. Я. Брюсов. Григорию Зобину близка именно эта точка зрения.

Ответ третий, полемичный по отношению к двум первым. Пушкин изображает трагический конфликт двух сил (личности и власти, человека и государства) , у каждой из которых есть своя правда, но обе эти правды ограничены, неполны. Пётр прав как государь, за ним и на его стороне — история. Евгений прав как обыкновенный человек, за ним и на его стороне — гуманность и христианское сострадание. В последние годы это мнение было поддержано А. Н. Архангельским в работе «Стихотворная повесть А. С. Пушкина “Медный Всадник”», которая вышла в составе его книги «Герои Пушкина» (М. , 1999).

Прислушиваясь и доверяясь исключительно одному голосу в поэме Пушкина, ее толкователи легко оказываются на диаметрально противоположных точках зрения. Одни из них слышат в поэме исключительно голос утверждения: «Красуйся, град Петров, и стой неколебимо, как Россия! » — и находят в ней главным пафос прославления русской государственности. Другие, потрясенные голосом Евгения, голосом человеческого возмущения и протеста: «Добро тебе, строитель чудотворный! » — хотят видеть и видят в «Медном всаднике» в качестве ключевой высокогуманную мысль о праве всякого человека па счастье. И те и другие толкователи поэмы правы, их выводы совсем не произвольны. Но те и другие правы лишь ограниченно, не вполне, не до конца. Они односторонне правы.

В «Медном всаднике» нет единой системы отсчета и единой, сводимой к ясному понятию авторской системы взглядов — как нет в ней и сколько-нибудь категорических, окончательных решений. В ней больше вопросов, нежели прямых ответов па вопросы. Ни одна из сил, противостоящих друг другу в поэме, не одерживает единоличной и абсолютной победы. Правда на стороне Евгения — но, правда и на стороне Петра и его великого дела. Споры, которые время от времени ведутся в науке, на чьей стороне сам Пушкин (при этом предполагается однозначный ответ: или — или) , по существу, лишены художественных оснований. Пушкин ни в чем не поучает, он сталкивает в поэме равновеликое, ничему не давая торжествовать окончательно. Он делает так во имя высшей правды: правды искусства и правды жизни. Вся его поэма — это воплощенная в художественных образах великая загадка и великая драма истории, над которой, читая «Медный всадник» , задумывались и размышляли й после Пушкина многие поколения читателей.