Вот здесь говорится об античеловеческой сути Совка. Вы согласны с автором???

Я хочу с вами поделиться одним мучительным сомнением. Мне кажется, что в СССР все-таки сохранялась некая преемственность относительно настоящей России. А вот с концом СССР она вдруг оборвалась начисто. Говоря словами Пелевина, вишневый сад выжил на Колыме, но задохнулся в безвоздушном пространстве.

Я с вами согласен в констатации, но не в объяснении. Ваш русский ум любит парадоксы, и потому вам кажется, что СССР был ближе к русской традиции. А мой галльский рассудок — не вполне рациональный, но все же трезвый — понимает, что ближе он был только хронологически. Потому что были еще люди, помнившие — «как тогда». Сейчас их фактически не осталось, и потому вам справедливо кажется, что традиция прервана. Она таки прервана — бесповоротнее, чем в 17-м, потому что от революции можно эмигрировать, а от смерти не эмигрируешь. И знаете что? Ведь именно потому и случилась перестройка, что к 1985 году выдохлась преемственность. Если бы Хрущев довел дело до конца или если бы оно дошло до настоящей перестройки помимо Хрущева, не готового, может быть, к столь решительным переменам, у России был бы шанс на полноценную реставрацию: не монархии, конечно, но религии, прежнего отношения к жизни, друг к другу… Этим отношением, его остатками все и было живо до 1985 года. Но потом иссякло — и понадобилось перестраиваться: гомо советикус, выращенный советской властью и оказавшийся ее единственным полноценным завоеванием, не был готов жить без сливочного масла. У него не было идеализма. Революционеры были детьми старой России. А новая не воспроизводила нормальных граждан. Она воспроизводила конформистов.

И сейчас воспроизводит?

Ну, насколько я могу судить по посетителям «Лазурки» — так они называют наш Лазурный Берег… Если их поскрести, становится вполне очевидно комсомольско-молодежное прошлое.

Значит, Россию придется начинать с нуля?

Новый культурный миф — безусловно, он рождается где-то здесь и сейчас, и тот, кто его предугадает, — не прогадает. Глубинная же Россия совершенно неистребима — в том смысле, что русский характер благополучно прошел через революцию, войны, перестройку и сейчас проходит через умеренную реакцию, которая все же — готов поспорить на что угодно — не вернет советскую власть. Я определил бы эту основу характера как творческое безумие — безумие со знаком плюс, положительное, созидательное, душевное, и тем не менее. Помню первое свое советское впечатление — я в Бресте, под вагоном меняют колеса, я пошел в станционный буфет. 66-й год! Чем там кормили — отдельная песня; но как там говорили! Я услышал густой, висячий, сплошной мат. По-русски я говорил тогда, как сейчас, то есть почти в совершенстве, и все-таки почти ничего не понимал, потому что старая эмиграция так не ругалась. Там даже слово «сволочь» считалось непроизносимым — говорили презрительно «св». Но интонацию я уловил и узнал, и это была интонация русского задушевного разговора. Так я и определил бы советский стиль — как русскую интонацию в матерной аранжировке.
Здесь у многих есть типичное заблуждение — не знаю, насколько оно свойственно вам: что советское было продолжением русского, его концентрированным выражением, его новой формой… Вовсе нет! Оно было принципиально чужеродным явлением. И Россия спасется в той степени, в какой его преодолеет. Преемственность сохранили не те, кто остался и пытался тут — допускаю, вполне искренне — что-то спасти. Ее спасли те, кто уехали.

Но оставшиеся, согласитесь, тоже осуществляли важную миссию. Они очеловечивали это пространство…

Но какой ценой?! Если бы у меня стоял вопрос — погибнуть или приспособиться, я тоже, вероятно, стал бы приспособленцем, хотя это слово в вашем языке выдает определенную негативность, легкое презрение. Однако простым выживанием в СССР — стране с телеграфным названием, как выражался Замятин, — ограничиться было нельзя: слишком тоталитарный социум. Оставшиеся обречены были переродиться. Это уже называется коллаборационизмом.

Остальное читать здесь:
http:// http://www.ogoniok.com/5008/26