Много ль девочке нужно? - Не много!
Постоять, погрустить у порога,
Посмотреть, как на западе ало
Раскрываются ветки коралла.
Как под небом холодным и чистым
Снег горит золотым аметистом
И довольно моей парижанке,
Нумерованной каторжанке.
Были яркие стильные туфли,
Износились, и краски потухли,
На колымских сугробах потухли ...
Изувечены нежные руки,
Но вот брови - как царские луки,
А под ними, как будто синицы,
Голубые порхают ресницы.
Обернется, посмотрит с улыбкой,
И покажется лагерь ошибкой,
Невозможной фантазией, бредом,
Что одним шизофреникам ведом ...
Миру ль новому, древней Голгофе ль
Полюбился ты, девичий профиль?
Эти руки в мозолях кровавых,
Эти люди на мерзлых заставах,
Эти бьющиеся в беспорядке
Потемневшего золота прядки?
Но, на башне высокой тоскуя,
Отрекаясь, любя и губя,
Каждый вечер я песню такую
Как молитву твержу про себя:
«Вечера здесь полны и богаты,
Облака, как фазаны, горят.
На готических башнях солдаты
Превращаются тоже в закат.
Подожди, он остынет от блеска,
Станет ближе, доступней, ясней,
Этот мир молодых перелесков
Возле тихого царства теней!
Все, чем мир молодой и богатый
Окружил человека, любя,
По старинному долгу солдата
Я обязан хранить от тебя.
Ох ты время, Проклятое время,
Деревянный бревенчатый ад!
Скоро ль ногу поставлю я в стремя
И повешу на грудь автомат?
Покоряясь иному закону,
Засвищу, закачаюсь в строю ...
Не забыть мне проклятую зону,
Эту мертвую память твою;
Эти смертью пропахшие годы,
Эту башню у белых ворот,
Где с улыбкой глядит на разводы
Поджидающий вас пулемет.
Кровь и снег. И на сбившемся снеге
Труп, согнувшийся в колесо.
Это кто-то убит «при побеге»,
Это просто убили - и все!
Это дали работу лопатам
И лопатой простились с одним.
Это я своим долгом проклятым
Дотянулся к страданьям твоим».
Не с того ли моря беспокойны,
Обгорелая бредит земля,
Начинаются глупые войны
И ругаются три короля.
И столетья уносит в воронку,
И величья проходят, как сны,
Что обидели люди девчонку
И не будут они прощены!
Только я, став слепым и

Как много тех, с кем можно лечь в постель,
Как мало тех, с кем хочется проснуться…
И утром, расставаясь улыбнуться,
И помахать рукой, и улыбнуться,
И целый день, волнуясь, ждать вестей.
Как много тех, с кем можно просто жить,
Пить утром кофе, говорить и спорить…
С кем можно ездить отдыхать на море,
И, как положено — и в радости, и в горе
Быть рядом… Но при этом не любить…
Как мало тех, с кем хочется мечтать!
Смотреть, как облака роятся в небе,
Писать слова любви на первом снеге,
И думать лишь об этом человеке…
И счастья большего не знать и не желать.
Как мало тех, с кем можно помолчать,
Кто понимает с полуслова, с полувзгляда,
Кому не жалко год за годом отдавать,
И за кого ты сможешь, как награду,
Любую боль, любую казнь принять…
Вот так и вьётся эта канитель —
Легко встречаются, без боли расстаются…
Все потому, что много тех, с кем можно лечь в постель.
Все потому, что мало тех, с кем хочется проснуться.
Как много тех, с кем можно лечь в постель…
Как мало тех, с кем хочется проснуться…
И жизнь плетёт нас, словно канитель…
Сдвигая, будто при гадании на блюдце.
Мы мечемся: — работа… быт… дела…
Кто хочет слышать- всё же должен слушать…
А на бегу- заметишь лишь тела…
Остановитесь… чтоб увидеть душу.
Мы выбираем сердцем — по уму…
Порой боимся на улыбку- улыбнуться,
Но душу открываем лишь тому,
С которым и захочется проснуться.
Как много тех, с кем можно говорить.
Как мало тех, с кем трепетно молчание.
Когда надежды тоненькая нить
Меж нами, как простое понимание.
Как много тех, с кем можно горевать,
Вопросами подогревать сомнения.
Как мало тех, с кем можно узнавать
Себя, как нашей жизни отражение.
Как много тех, с кем лучше бы молчать,
Кому не проболтаться бы в печали.
Как мало тех, кому мы доверять
Могли бы то, что от себя скрывали.
С кем силы мы душевные найдем,
Кому душой и сердцем слепо верим.
Кого мы непременно позовем,
Когда беда откроет наши двери.
Как мало их, с кем можно — не мудря.
С кем мы печаль и радость пригубили.
Возможно, только им благодаря
Мы этот мир

Баллада о двух гордецах. Лев ошанин
Спеша из Минусинска в Абакан,
Едва услышав запах Енисея,
Зевать, курит, шутить с огнем не смея,
Ты прирасти к рулю, как истукан,
Здесь поворот иных кавказских круче.
Поймай его, заранее скорость сбей,
Чтоб не сорваться прямо в Енисей
С отвесной черной угловатой кручи
.Шофёр в Сибири – первый человек,
А этот из шофёров был первейшим, -
На «газике» своём и в дождь и в снег
Прорвётся бездорожьем самым злейшим.
И столько было силы у него –
Медведя свалит, а захочет – чёрта!
Три ночи не поспит – и ничего,
Умоется – и годен для четвёртой.
Всегда с друзьями в чайную готов,
На всех гулянках первый запевала,
Он был грозой девчонок, смертью вдов,
Но ни одна его не задевала.
Зато любил гонять в Саяны он,
Усинским трактом, там, где сердце стынет,
Чтобы гора и пропасть с двух сторон
И он, летящий чёртом посредине.
…. И вдруг он видит –
Облака белы
И, вся в лучах за их стеной неплотной,
Девчонка, свесив ноги со скалы,
Сидит, читая книжку беззаботно.
Подставив солнцу локон золотой,
Над пропастью легко и домовито
Сидит земная, в кофточке цветной,
Наполовину облаком укрыта.
Он с ходу дал машине тормоза.
У ног её он под скалою замер,
Скрестив прямые серые глаза
С её зеленоватыми глазами.
Такой ещё не видел меж людьми.
- Садись! – он крикнул хрипло и невнятно.
Девчонка усмехнулась:
-Не шуми.
Тебе туда, а мне как раз обратно.-
Он бросил «газик» лёгонький вперёд.
От первых звуков голоса пьянея.
Верст за пять отыскал он разворот
И снова появился перед нею.
Хитёр, однако, малый – будь добра
Расстаться с облаками и скалою…
Ну что ж. Теперь, пожалуй, ей пора.
Пусть отвезёт домой на речку Ою.
И так пошло с тех пор: в неделю раз,
А то и чаще – хочет иль не хочет, -
Нарушив график, поломав приказ,
На Ою непременно он заскочит.
Она встречала, за руку брала.
Своим вареньем потчуя таёжным,
Не то чтобы насмешлива была,
Но просто всё с ней было невозможным.
Он был с ней тих, непоправимо тих,
Беспомощен, как вялый л

Беспощадное солнце лучами пронзает листву тополей
Делая знойной одну из недавно тенистых аллей
Листья стараются, как только могут, но солнце сильней
Мы разочарованы этой аллеей, шагая по ней
Прогулочный шаг, типа напоказ
Мне в курточке жарко, но псориаз
Столовка под боком, сейчас дойдём
Сто метров — и вот он, дверной проём
Поминальная трапеза, сорок душ
Казённой посуды глухой трезвон
У тебя полинялое платье, заколка, тушь
Как всегда, удивлённые взгляды со всех сторон
Еле слышно на кухне поёт Лоза
Вон вдова, а вон как опухли её глаза
Освоила образ, вошла во вкус
Боль и грусть, и прежних ошибок груз
Люди уставились и глядят
Мы по форме представились, не входя
Но люди не поняли, кто мы есть
Суп-лапша остывает, никто не ест
Ряд напуганных глаз будто нитка бус
Повторяю вам: "Мы исправляем чужой конфуз"
Не поняли или не верят ещё, поди
Обернулся, приоткрыл двери: "Ну чё, входи"
Серёга заходит, смутясь слегка
Серёга косится на свой портрет
Ведь с Серёгой прощалися на века
Серёга басит: "Заебца банкет!"
Люди как бы не верят, что это он
Потому что: "А как? Мы же только что с похорон"
Есть те, кто с трудом задавили кто крик, кто стон
И те, кто себя убедили, что видят сон
Серёгино тело идёт к жене
Всё вязко и медленно, как в желе
Все замолкают, будто кошмар
Серёга шагает, руки по швам
Жена будто рыба, попавшая в сеть
Дрожит и вращает белками глаз
Ладно, тут не на чё больше смотреть
Всё это мы видели тысячу раз
Как обычно, никто почему-то не рад
Ни один не поздравил Серёгу, что он живой
Ну да ладно, Серёга, сегодня последний возврат
Вот и славно, ещё две замены и можно домой
Беспощадное солнце лучами пронзает листву тополей
Делая знойной одну из недавно тенистых аллей
Листья стараются, как только могут, но солнце сильней
Листья стараются, как только могут, но солнце сильней
Листья стараются, как только могут, но солнце сильней
Стараются, как только могут, но солнце сильней
Источник: Musixmatch
Авторы: а. ситников

Как много тех, с кем можно лечь в постель,
Как мало тех, с кем хочется проснуться…
И утром, расставаясь улыбнуться,
И помахать рукой, и улыбнуться,
И целый день, волнуясь, ждать вестей.
Как много тех, с кем можно просто жить,
Пить утром кофе, говорить и спорить…
С кем можно ездить отдыхать на море,
И, как положено — и в радости, и в горе
Быть рядом… Но при этом не любить…
Как мало тех, с кем хочется мечтать!
Смотреть, как облака роятся в небе,
Писать слова любви на первом снеге,
И думать лишь об этом человеке…
И счастья большего не знать и не желать.
Как мало тех, с кем можно помолчать,
Кто понимает с полуслова, с полувзгляда,
Кому не жалко год за годом отдавать,
И за кого ты сможешь, как награду,
Любую боль, любую казнь принять…
Вот так и вьётся эта канитель —
Легко встречаются, без боли расстаются…
Все потому, что много тех, с кем можно лечь в постель.
Все потому, что мало тех, с кем хочется проснуться.
Как много тех, с кем можно лечь в постель…
Как мало тех, с кем хочется проснуться…
И жизнь плетёт нас, словно канитель…
Сдвигая, будто при гадании на блюдце.
Мы мечемся: — работа… быт… дела…
Кто хочет слышать- всё же должен слушать…
А на бегу- заметишь лишь тела…
Остановитесь… чтоб увидеть душу.
Мы выбираем сердцем — по уму…
Порой боимся на улыбку- улыбнуться,
Но душу открываем лишь тому,
С которым и захочется проснуться.
Как много тех, с кем можно говорить.
Как мало тех, с кем трепетно молчание.
Когда надежды тоненькая нить
Меж нами, как простое понимание.
Как много тех, с кем можно горевать,
Вопросами подогревать сомнения.
Как мало тех, с кем можно узнавать
Себя, как нашей жизни отражение.
Как много тех, с кем лучше бы молчать,
Кому не проболтаться бы в печали.
Как мало тех, кому мы доверять
Могли бы то, что от себя скрывали.
С кем силы мы душевные найдем,
Кому душой и сердцем слепо верим.
Кого мы непременно позовем,
Когда беда откроет наши двери.
Как мало их, с кем можно — не мудря.

Эдуард Асадов
Воспитать человека
Сколько написано в мире статей
И сколько прочитано лекций умных
О том, как воспитывать нам детей,
Пытливых и добрых, смешных и шумных.
Советы несутся со всех сторон;
Пишут ученые, и писатели,
И методисты, и воспитатели,
Иные из кожи аж лезут вон.
Пишут о строгости и о такте,
Что благо, а что для учебы враг.
Твердят, что воспитывать надо так-то,
А вот по-иному нельзя никак!
Тысячи мнений простых и сложных,
Как разные курсы для корабля,
О том, что любить надо осторожно
И мудрости вдалбливать детям должно
С первых шагов, ну почти с нуля.
Все верно, беда, коли мало знаний.
И все-таки в этом ли только зло?
А что как успехов при воспитанье,
Простите крамолу мою заране,
Добиться не так уж и тяжело?!
Нет, беды не сами собой являются,
Хотите вы этого, не хотите ли,
И дети с пороками не рождаются,
А плюсов и минусов набираются
Все чаще от мудрых своих родителей.
Все ждут, чтоб горели глаза ребят
Незамутненно, светло и ясно.
И детям с утра до темна твердят,
Что надо быть честным, что ложь ужасна.
Но много ли веры внушеньям этим?
Ведь если родители сами лгут,
На службе и дома, и там и тут,
Лгут просто, как будто бы воду пьют,
Откуда же взяться правдивым детям?!
А совесть? Всегда ли она слышна?
Ведь если мы, словно играя в прятки,
Ловчим иль порою хватаем взятки,
Да всем нашим фразам лишь грош цена!
И кто будет верить словам о том,
Что вреден табак и спиртное тоже,
Коль взрослые тонут в дыму сплошном
И кто-то нарежется так вином,
Что только у стенки стоять и может!
А что до красот языка родного,
То все хрестоматии — ерунда,
Коль чадо от папочки дорогого
Порой понаслышится вдруг такого.
Что гаснут аж лампочки от стыда!
Как быть? Да внушать можно то и се,
А средство, по-моему, всем по росту,
Тут все очень сложно и очень просто:
Будьте хорошими. Вот и все!

Да-да, называются "Приключение Буратино",
вот отрывок (это поэма в стихах)
* * *
Над Италией обширной
Солнце светит с наглой мордой
А под лестницей, в каморке
Папа Карло режет бревна.
(Хочет сделать буратино,
Что скажу я вам не проще,
Чем пиздою улыбаться)
Сделал уши из картона
Нос из щепки свилеватой
Приспособил под мудя
Два червивых желудя
А потом зевнув от скуки
Под елду он точит руки.
* * *
Буратино получился
Чурка-чуркою, но мило
Улыбался он ебалом,
Что весьма немаловажно.
Папа Карло Вытер руки
Прямо об его рубашку
И сказал: "Тебе я папа,
А теперь пиздуй ка в школу,
Потому, как тут в каморке
Хавать нечего по жизни.
(Даже выдал умну книжку,
"Патологии безмозглых",
Что нашел он на помойке
Роясь в поисках полена)
* * *
Буратино был не промах
Книжку он продал слепому
Что стоял пред дверью храма
(Получил взамен червонец
Выдав сдачу пиздюлями)
И пошел рыгая стружкой
Прямо в кукольный театр
* * *
В театре толстый жлоб - директор
Изловил его в антракте
(Запродать мечтал японцам
В виде щепок или стружек)
Но полено отпиздилось
Рассказав ему про дверцу
Что в каморке отделяла
От сортира всю жилплощадь
Тот лапшу разгреб руками
На своих ушах мясистых
Дал ему двенадцать злотых
(Коих было пять фальшивых)
И отправил тихо на хуй
Приказав молчать про дверцу
* * *
Но Базилио страдавший
Геморроем и Алисой
Услыхав в его кармане
Звяканье монет об яйца
Охмурить решил придурка
Чтоб отнять весь аллюминий!
Подошел к нему он сбоку
Костылем огрел по пузу
И нимало на смущаясь
Предложил свои услуги,
По вложенью денег в землю.
И Алиса тут же наспех,
Как смогла изобразила,
Словно в ящике, рекламу
Буратино вмиг отбросил
Все мечты нажраться пива
И зарыл все деньги тут же
В кучу мягкую навоза,
Посолив сказал три слова:
"Крэкс Пэкс Фэкс",
Иль что то вроде...

Когда засыпаешь ты мозг отключаешь
И вот тогда ты видишь меня
Когда погружаясь о чем то мечтая
Ты не замечая слышишь меня

Я сон твой ужасный или прекрасный
Но иногда, бродить там опасно
Я тошто, ты называешь причудой
Когда засыпаешь то совершается чудо


I
Под черной мглою проснувшись я вижу
Забившись ты в угол рыдание слышу
Ведь я твой любимый красивый кошмар
В замен твоим страхам бесмертие дал


Я слышу по всюду дыхание твое
И трепет и паника все как одно
ты там в заподне ведь я постарался
Чтоб до реальности никогда не дорбрался

Я личный твой страх вселяющий ужас
Я тот ктоц во снах всегда тебе служит
Я знаю тебя и страхи твои
К тебе каждую ночь готов прити

П
Я жизнь подарил могу и отнять
Могу я помиловать или предать
Послушник я твой и тот кто всем правит
И каждую ошибку в секунду исправлю

Я это ты но только гуманный
Твоё подсознание играет реально
Я твой спаситель в мире чудес
Или палач несущего смерть

II
Я там управляющий каждым исходом
Каждым движением я чувствую богом
мысли твои ловлю и стираю
образ изящный я созедаю

Ты путаешь что реально и что такое явь
Я помогу узнать кого и как искать
Играя с тобой точнее с разумом знай
Я верен тебе твой сон как мой край

П
Я жизнь подарил могу и отнять
Могу я помиловать или предать
Послушник я твой и тот кто всем правит
И каждую ошибку в секунду исправлю

Я это ты но только гуманный
Твоё подсознание играет реально
Я твой спаситель в мире чудес
Или палач несущего смерть


Просыпаясь от страха ты чувствуешь слабость
Тело в напряге и какая-то тяжесть
Тебя дожидаясь в следующий раз
Я личный твой страх который во снах

Когда мне встречается в людях дурное,
То долгое время я верить стараюсь,
Что это, скорее всего, напускное,
Что это случайность. И я ошибаюсь. И, мыслям подобным ища подтвержденья,
Стремлюсь я поверить, забыв про укор,
Что лжец, может, просто большой фантазер,
А хам, он, наверно, такой от смущенья.
Что сплетник, шагнувший ко мне на порог,
Возможно, по глупости разболтался,
А друг, что однажды в беде не помог,
Не предал, а просто тогда растерялся.
Я вовсе не прячусь от бед под крыло,
Иными тут мерками следует мерить.
Ужасно не хочется верить во зло,
И в подлость ужасно не хочется верить!
Поэтому, встретив нечестных и злых,
Нередко стараешься волей-неволей
В душе своей словно бы выправить их
И попросту «отредактировать», что ли!
Но факты и время отнюдь не пустяк.
И сколько порой ни насилуешь душу,
А гниль все равно невозможно никак
Ни спрятать, ни скрыть, как ослиные уши. Ведь злого, признаться, мне в жизни моей
Не так уж и мало встречать доводилось.
И сколько хороших надежд поразбилось,
И сколько вот так потерял я друзей!
И все же, и все же я верить не брошу,
Что надо в начале любого пути
С хорошей, с хорошей и только с хорошей,
С доверчивой меркою к людям идти!
Пусть будут ошибки (такое не просто),
Но как же ты будешь безудержно рад,
Когда эта мерка придется по росту
Тому, с кем ты станешь богаче стократ!
Пусть циники жалко бормочут, как дети,
Что, дескать, непрочная штука – сердца…
Не верю! Живут, существуют на свете
И дружба навек, и любовь до конца!
И сердце твердит мне: ищи же и действуй.
Но только одно не забудь наперед:
Ты сам своей мерке большой соответствуй,
И все остальное, увидишь, – придет!
Эдуард Асадов

Как больно, милая, как странно,

Сроднясь в земле, сплетясь ветвями -
Как больно, милая, как странно
Раздваиваться под пилой.
Не зарастет на сердце рана,
Прольется чистыми слезами,
Не зарастет на сердце рана -
Прольется пламенной смолой.
- Пока жива, с тобой я буду -
Душа и кровь нераздвоимы, -
Пока жива, с тобой я буду -
Любовь и смерть всегда вдвоем.
Ты понесешь с собой, любимый,
Ты понесешь с собой повсюду,
Ты понесешь с собой повсюду
Родную землю, милый дом.

- Но если мне укрыться нечем
От жалости неисцелимой,
Но если мне укрыться нечем
От холода и темноты?
- За расставаньем будет встреча,
Не забывай меня, любимый,
За расставаньем будет встреча,
Вернемся оба - я и ты.
- Но если я безвестно кану -
Короткий свет луча дневного, -
Но если я безвестно кану
За звездный пояс, млечный дым?
- Я за тебя молиться стану,
Чтоб не забыл пути земного,
Я за тебя молиться стану,
Чтоб ты вернулся невредим.
Трясясь в прокуренном вагоне,
Он стал бездомным и смиренным,
Трясясь в прокуренном вагоне,
Он полуплакал, полуспал,
Когда состав на скользком склоне,
Вдруг изогнулся страшным креном,
Когда состав на скользком склоне
От рельс колеса оторвал.
Нечеловеческая сила
В одной давильне всех колеча,
Нечеловеческая сила
Земное сбросила с земли.
...И никого не защитила
Вдали обещанная встреча,
И никого не защитила
Рука, зовущая вдали...

С любимыми не расставайтесь,
С любимыми не расставайтесь,
С любимыми не расставайтесь,
Всей кровью прорастайте в них, -
И каждый раз навек прощайтесь,
И каждый раз навек прощайтесь,
И каждый раз навек прощайтесь,
Когда уходите на миг!

Падаль
Вы помните ли то, что видели мы летом? Мой ангел, помните ли вы Ту лошадь дохлую под ярким белым светом, Среди рыжеющей травы? Полуистлевшая, она, раскинув ноги, Подобно девке площадной, Бесстыдно, брюхом вверх лежала у дороги, Зловонный выделяя гной. И солнце эту гниль палило с небосвода, Чтобы останки сжечь дотла, Чтоб слитое в одном великая Природа Разъединенным приняла. И в небо щерились уже куски скелета, Большим подобные цветам. От смрада на лугу, в душистом зное лета, Едва не стало дурно вам. Спеша на пиршество, жужжащей тучей мухи Над мерзкой грудою вились, И черви ползали и копошились в брюхе, Как черная густая слизь. Все это двигалось, вздымалось и блестело, Как будто, вдруг оживлено, Росло и множилось чудовищное тело, Дыханья смутного полно. И этот мир струил таинственные звуки, Как ветер, как бегущий вал, Как будто сеятель, подъемля плавно руки, Над нивой зерна развевал. То зыбкий хаос был, лишенный форм и линий, Как первый очерк, как пятно, Где взор художника провидит стан богини, Готовый лечь на полотно. Из-за куста на нас, худая, вся в коросте, Косила сука злой зрачок, И выжидала миг, чтоб отхватить от кости И лакомый сожрать кусок. Но вспомните: и вы, заразу источая, Вы трупом ляжете гнилым, Вы, солнце глаз моих, звезда моя живая, Вы, лучезарный серафим. И вас, красавица, и вас коснется тленье, И вы сгниете до костей, Одетая в цветы под скорбные моленья, Добыча гробовых гостей. Скажите же червям, когда начнут, целуя, Вас пожирать во тьме сырой, Что тленной красоты - навеки сберегу я И форму, и бессмертный строй.

"Не гуляй один в ноябрьской липкой тьме.
Надевай пуховик и шапку, пей чай, ешь мёд.
И ещё: ничего не проси у ясеня на холме,
а точней у того, что в коре и кроне его живёт.
Забредёшь случайно на холм – беги, если хватит сил,
если нет – уползай, спасая себя хоть так.
Да, оно исполняет желания
(попробуй не попросить).
Только вот никому пока
не понравился
результат.
Изучай на ощупь ветер, дожди и свет, –
ничего всё равно не удержать в руках.
Вот один парнишка любил девицу семнадцати с лишним лет.
А она его не любила. Совсем. Никак.
Он пришёл к ясеню в стылой полуденной тишине,
прислонился к стволу так, что в свитере треснул шов.
Парень тихо сказал: сделай так, чтоб она отдала своё сердце мне.
Догадайся, что он на пороге с утра нашёл.
Не приходит хорошее к людям из тени лесных глубин,
в мире кончились добрые чудеса.
Тут была ещё женщина. Просила, чтоб муж не бил,
и чтоб пить, естественно, завязал.
Над посёлком пахло надвигающейся зимой.
Шелестели листья в оглушительной тишине.
...муж той женщины ночью пришёл домой.
Попытался глотнуть воды
и повесился на ремне.
Тут ещё много кто был.
А в конце был я,
юный скептик с обветрившимся лицом.
С топором долго-долго тут, на холме стоял.
Я хотел узнать, что творится, в конце концов.
Я услышал:
смотри.
И я вижу до сих пор
как застыли на небе рваные облака.
И другой кто-то бросил с холма топор,
И пошёл в мой дом на моих ногах.
Подо мной корни гнутся змеёй-дугой,
надо мной разливается паводком стынь и синь.
Я живу в коре и кроне, не зная, кто я такой.
Никогда ни о чём меня не проси."

Г и м н Э К О с т р о и т е л е й Г р я д у щ е г о
проект текста
( пояснению термина ЭКОСТРОИТЕЛЬ посвящён весь 1й том этого сайта )
ВОЗВРАТ в Оглавление 2го томаНОМЕ
«Противникам музыки А.В.Александрова я могу сказать как музыкант,
что эта музыка в пределах классических правил
гармонически весьма богатая,
поэтому она такая торжественная и величественная.
Другую такую музыку сочинить едва ли возможно.
А как гражданин добавлю,
что достояние прежних времен надо брать.
И музыкальное.
Иначе извольте и не ходить по ранее построенным дорогам и мостам».
(А.С. Ильин).
Второго Пришествия ждали мы долго
И взоры свои не сводили с Небес.
Надежда на Бога дополнилась только
Надеждой на род человеческий весь.
Ради великой судьбы, вечной жизни...
Ради спасенья планеты живой,
Древней Земли, нашей общей Отчизны...
Ради сверкающей цели святой...
Буддисты, католики и мусульмане,
Союз с православием ваш вековой!
Под знаменем ЭКО войдут россияне
И мир весь в Грядущего век золотой!
Ради великой судьбы, вечной жизни...
Ради спасенья планеты живой,
Древней Земли, нашей общей Отчизны...
Ради сверкающей цели святой...
Вокруг зла и тьмы кольца света сжимая,
Используя дерзко научный подход,
Шагаем легко мы: дорога прямая
Лежит перед нами — зовёт нас восход.
Ради великой судьбы, вечной жизни...
Ради спасенья планеты живой,
Древней Земли, нашей общей Отчизны...
Ради сверкающей цели святой...

Я к морю приехал и ринулся в порт
С желаньем одним: Отыскать капитана
Который без лишних вопросов возьмет
Меня на корабль, что мчит к океанам!
Я спрашивал встречных матросов впорту
Матросы от смеха попадали в шлюпки!
Он шел мимо нас и на полном ходу дрожащей рукою прикуривал трубку
Я бросился вслед, как шальной ураган!
Дыханье сбивалось от быстрого бега
И вырвалось в спину
Прошу, капитан, возьмите на борт одного человека!
Мне берег не мил, надоела земля
Все тянет и тянет меня в эту воду!
Мне кажется, я на борту корабля
Смогу обрести дорогую свободу!
Мне кажется, там, где не видно домов
Среди парусов и соленого ветра
Откроется сердцу иная любовь
И разум узнает иные ответы!
Он бросил на землю рыбацкую сеть
Взглянул на меня и промолвил
— Послушай, Ведь ты обязательно будешь жалеть
Как только за волнами скроется суша!
— Как только корабль накроет волной
Тебя, дурака, непременно потянет
Как можно скорее вернуться домой
Сидеть и мечтать на любимом диване
И я отвечал: — Капитан, все брехня!
Я так просидел без десятка полвека!
Теперь я прошу вас: спасите меня
Возьмите на борт одного человека!
Не ведают люди ни правды, ни лжи
Боятся законов, ошибок и сплетен!
До самого гроба считают гроши
Не зная, как много чудес на планете!
От соли и солнца горела спина
Пока ты свою прибирала квартиру
Наш смелый корабль спешил поволнам
Навстречу к свободе и новому миру!

Мы вольные звери,
Мы стая волков.
Мы в бога не верим,
Но верим в Богов.
Они – наши Предки,
Их Солнечный Свет
Теперь уже редко
Нам дарит рассвет.
Мы белыми были,
Как девственный снег,
Глаза голубые,
Изящный разбег,
Не думая долго,
По зову Богов
Мы брали за холку
Заклятых врагов.
В порыве едином
Под клич боевой
Врезались мы клином
Во вражеский строй.
Бок к боку сражались,
Теряя друзей,
Всегда добивались
Мы цели своей.
А в мирные годы
Омыв с себя кровь,
По зову Природы
Бросались в Любовь,
Свой Род продолжали
Во славу Богов,
Волчицы рожали
Нам славных щенков.
Но будто разбилось
Вселенной стекло,
В наш мир просочилось
Коварное Зло –
Повеяло псиной
И серой на нас
И блеск погасило
Лазоревых глаз.
Мы серыми стали
И мир поседел,
Покрыт цветом стали
Небесный Предел.
Всё грязью покрылось
От пёсьих плевков
И тьма ополчилась
На Светлых Богов.
Мир дурью охвачен,
Итог же таков:
Повадки собачьи
У наших щенков,
Любовь не творится
Лазоревым днём,
Ночами волчица
Блудит с кобелём.
Но мы – не дворняжки
Чужому творцу,
Собачьи упряжки
Волкам не к лицу.
Мы ждём только знака
От наших Богов
И – снова в атаку
Пойдём на врагов.
Умоемся кровью
Своей и чужой,
Разрежет безмолвье
Победный наш вой.
Вновь в небе свинцовом
Забрезжит Рассвет,
Окрасив нас снова
В Божественный цвет. но, много и других, не менее любимых

Пришла и говорю: как нынешнему снегу
легко лететь с небес в угоду февралю,
так мне в угоду вам легко взойти на сцену.
Не верьте мне, когда я это говорю.

О, мне не привыкать, мне не впервой, не внове
взять в кожу, как ожог, вниманье ваших глаз.
Мой голос, словно снег, вам упадает в ноги,
и он умрет, как снег, и превратится в грязь.

Неможется! Нет сил! Я отвергаю участь
явиться на помост с больничной простыни.
Какой мороз во лбу! Какой в лопатках ужас!
О, кто-нибудь, приди и время растяни!

По грани роковой, по острию каната -
плясунья, так пляши, пока не сорвалась.
Я знаю, что умру, но я очнусь, как надо.
Так было всякий раз. Так будет в этот раз.

Исчерпана до дна пытливыми глазами,
на сведенье ушей я трачу жизнь свою.
Но тот, кто мной любим, всегда спокоен в зале.
Себя не сохраню, его не посрамлю.

Когда же я очнусь от суетного риска
неведомо зачем сводить себя на нет,
но скажет кто-нибудь: она была артистка,
и скажет кто-нибудь: она была поэт.

Измучена гортань кровотеченьем речи,
но весел мой прыжок из темноты кулис.
В одно лицо людей, всё явственней и резче,
сливаются черты прекрасных ваших лиц.

Я обращу в поклон нерасторопность жеста.
Нисколько мне не жаль ни слов, ни мук моих.
Достанет ли их вам для малого блаженства?
Не навсегда прошу - но лишь на миг, на миг.
Б. Ахмадуллина

Без слез проводили меня.
Не плакала, не голосила,
Лишь крепче губу закусила
Видавшая виды родня.
Написано так на роду.
Они, как седые легенды,
Стоят в сорок первом году
Родители-интеллигенты.
Их предки в эпохе былой,
Из дальнего края нагрянув,
Со связками бомб под полой
Встречали кареты тиранов
И шли на крутой эшафот,
Оставив полжизни в подполье.
Недаром в потомках живет
Способность не плакать от боли.
Неведом наш путь и далек.
Живыми вернуться не чаем,
Сухой получаем паек,
За жизнь и за смерть отвечаем.
Тебя повезли далеко,
Обритая наспех пехота.
Сгущенное пить молоко
Мальчишке совсем неохота.
И он изо всех своих сил,
Нехитрую вспомнив науку,
На банку ножом надавил,
Из тамбура высунул руку.
И вьется, густа и сладка,
Вдоль пульманов пыльных состава
Тягучая нить молока -
Последняя в жизни забава.
Он вспомнит об этом не раз,
Блокадную пайку глотая,
Но это потом, а сейчас
Беспечна душа молодая.
Но это потом, а пока,
Покинув консервное лоно,
Тягучая нить молока
Колеблется вдоль эшелона.
Пусть нечем чаи подсластить -
Отныне не в сладости сладость.
И вьется молочная нить -
Последняя детская слабость.
Свистит за верстою верста...
В теплушке доиграно действо.
Консервная банка пуста -
Ну вот и окончилось детство.
А. Межиров.

Луны ущербный лик встаёт из-за холмов,
В лесу продрогший фавн играет на сопелке,
Упившийся в соплю бухгалтер Иванов
Бредёт сквозь лес к своей летающей тарелке.
Он не бухгалтер – нет, он чужезвёздный гость,
Застрявший навсегда среди российских весей.
Он космолёт разбил, и здесь ему пришлось
Всерьёз овладевать нужнейшей из профессий.
В колхозе "Путь зари" нет мужика важней,
В колхозе у него участок и домина,
Машина "Жигули", курятник, шесть свиней,
Жена-ветеринар и прочая скотина.
Чего ещё желать? Казалось бы, живи,
Работай, веселись, культурно развивайся,
Читай "Декамерон", смотри цветной ТиВи
А то в драмтеатр на выходной смотайся.
Но нет, грызёт тоска инопланетный ум,
Обилие скота не радует, не греет,
Искусство и ТиВи не возбуждают дум,
Бухгалтер Иванов пьёт водку и звереет.
Как волк голодный он, в полночный небосвод
Вперяет иногда тоскливые гляделки
И принявши стакан, потом другой, идёт
Безбожно матерясь к летающей тарелке.
Укрытые от глаз ветвями и землёй
Останки корабля покоятся в овраге
Куда упал со звёзд когда-то наш герой,
Сломав хребет своей космической коняге.
И плачет Иванов, и воет и рычит
Пиная сапогом постылую планету
И глядя на него вселенная молчит...
Лишь одинокий фавн играет тихо где-то .

Не трогайте Россию, господа!
Ей больно и без вашего укора.
Она по части самооговора
Себе не знала равных никогда.
Не трогайте Россию, господа!
Что нужно Вам, и сытым, и одетым,
От той страны, что, выручив полсвета,
Сегодня и печальна и бедна.
Припомните, как Вас она спасла
В годину разрушительных набегов.
И вот теперь не с вашего ли брега
Несется равнодушная хула?
Не трогайте Россию, господа!
Теперь Вы славословите правдивость,
Но слепо верить в Вашу справедливость –
Занятие, достойное шута.
Россия не бывает неправа.
Уставшая то плакать, то молиться,
Она простит и вора, и блудницу,
Простит и Вас за глупые слова.
Она простит, а мне до склона дней –
Стыдиться Вас в смятении брезгливом
За то, что Русь по выкрикам визгливым
Узнает о Болгарии моей.
Не трогайте Россию, господа!
Ведь Вы её не знаете, невежды.
Великая терпеньем и надеждой,
Она – иному миру не чета!
Не трогайте Россию, и она
И в этот раз уверенно и гордо
Без лишних фраз решит свои кроссворды,
Пречистою от зла ограждена.
Да Вы её должны благодарить
Уже за то, что есть она на свете,
За то, что Вам и Вашим детям
Одну судьбу с её судьбой делить.
А коль помочь не можете – тогда
Изыдите, хотя бы не мешая.
Иначе – за себя не отвечаю.
Не трогайте Россию, господа!!!

Я — сын земли, дитя планеты малой,
Затерянной в пространстве мировом,
Под бременем веков давно усталой,
Мечтающей бесплодно о ином.
Я — сын земли, где дни и годы — кратки,
Где сладостна зеленая весна,
Где тягостны безумных душ загадки,
Где сны любви баюкает луна.
От протоплазмы до ихтиозавров,
От дикаря с оружьем из кремня,
До гордых храмов, дремлющих меж лавров,
От первого пророка до меня, -
Мы были узники на шаре скромном,
И сколько раз, в бессчетной смене лет
Упорный взор земли в просторе темном
Следил с тоской движения планет!
К тем сестрам нашей населенной суши,
К тем дочерям единого отца
Как много раз взносились наши души,
Мечты поэта, думы мудреца!
И, сын земли, единый из бессчетных,
Я в бесконечное бросаю стих, -
К тем существам, телесным иль бесплотным,
Что мыслят, что живут в мирах иных.
Не знаю, как мой зов достигнет цели,
Не знаю, кто привет мой донесет,
Но, если те любили и скорбели,
Но, если те мечтали в свой черед
И жадной мыслью погружались в тайны,
Следя лучи, горящие вдали, -
Они поймут мой голос не случайный,
Мой страстный вздох, домчавшийся с земли!
Вы, властелины Марса иль Венеры,
Вы, духи света иль, быть может, тьмы, -
Вы, как и я, храните символ веры:
Завет о том, что будем вместе мы!