Образец высшего мастерства, языковой индивидуализации представляет речь Чичикова. Своим богатством и многогранностью она способствует раскрытию этого классического образа. Чичиков - ловкий, предприимчивый делец, приобретатель; добивается благорасположения и внимания всех окружающих: помещиков, чиновников, городских обывателей. Этого он достигает разными способами: и всем своим видом, и поведением, и манерой говорить. Он вполне оценил значение речи вежливой, любезной, выдержанной, благопристойной: «ронял слова с весом» . В 4-й главе Гоголь замечает: «Всякое выражение, сколько-нибудь грубое или оскорбляющее благопристойность, было ему неприятно» . В другом месте (11-я глава) автор говорит, что Чичиков «никогда не позволял себе в речи неблагопристойного слова» . Изумительную вежливость не только в поступках, но и в словах проявлял он ещё на службе в таможне, когда он обращался к обыскиваемым с изысканной деликатностью: «Не угодно ли вам будет немножко побеспокоиться, и привстать?» . «Не угодно ли вам будет, сударыня, пожаловать в другую комнату?» . Позвольте, вот я ножичком немного пораспорю подкладку вашей шинели» . Очевидно, служба научила «потерпевшего» Чичикова искусно заботиться о смягчении своих выражений из разных корыстных соображений, и этот навык пошёл ему впрок и используется им позднее. Подчёркиваем два блестящих тому примера:
1) когда Чичиков в беседе с Собакевичем вместоумершие» души упорно называет их «несуществующие» ;
2) когда во втором томе Гоголь говорит о Чичикове, что он не «украл» , но «попользовался» (смягчение, типичное для Чичикова) .
Чичиков имеет блестящий дар поддерживать живой разговор в обществе на любую тему, показывая тем самым свою разностороннюю осведомлённость и умея вместе с тем расположить общество в свою пользу. О себе Чичиков рассказывает мало, с «заметною скромностию» , и разговор его в таких случаях принимал несколько книжные обороты:
«Что он незначащий червь мира сего и не достоин того, чтобы много о нём заботились, что испытал много на веку своём, претерпел на службе за правду, имел много неприятелей, покушавшихся даже на жизнь его, и что теперь, желая успокоиться, ищет избрать, наконец, место для жительства, и что, прибывши в этот город, почёл за непременный долг засвидетельствовать своё почтение первым его сановникам» 41. Давая о себе эту краткую, но столь выспреннюю характеристику, вложенную в несколько готовых формул, Чичиков иногда добавляет к ним ещё слова об уподоблении своей судьбы барке среди волн (у Манилова) , тем самым стараясь вызвать у слушателя к себе ещё большее сочувствие.
Более подробно совокупность образов, которыми характеризует Чичиков «поприще службы своей» , излагается у генерала Бетрищева (во втором томе) . Вообще же во втором томе он короче и иначе говорит о себе, подчёркивая, главным образом, цель своих поездок. Он говорит: «Видеть свет, коловращение людей - «то что ни говори, есть как бы живая книга, вторая наука» . Эти слова по существу без изменения, как выученную формулу, повторяет он Платонову, Костанжогло, брату Платонова Василию. С чиновничьих лет сохранилась в Чичикове, видимо манера в приподнято-официальном тоне представиться, рекомендоваться некоторым особам, у которых наблюдается стремление к показной, внешней культурности. Так, когда Манилов приглашает Чичикова заехать в свою усадьбу, он тут же отвечает, что «почтёт за священнейший долг» . Приехав к генералу Бетрищеву, Чичиков представляется так: «Питая уважение к доблестям мужей, спасавших отечество на бранном поле, счёл долгом представиться лично вашему превосходительству» 42. Так в речи Чичикова выступает лоск, который старается он наложить на себя. Но стоит только прислушаться к его объяснениям Селифаном, как уже улетучивается весь этот внешний лоск речи и слышатся хорошо знакомые в крепостнической России бранные слова и распекания: «что, мошенник, по какой ты дороге едешь?» ; «ты пьян, как сапожник» ; «вот я тебя как высеку, так ты у меня будешь знать» .