... его тёща.
Но на пароходе у нас был свой давнишний хозяин на палубе. Нет, не капитан, а кот. Громадный, откормленный, в медном ошейнике. Он важно ходил по палубе, когда было сухо. Сухо было и в этот день. И солнце поднялось над самой мачтой. Кот вышел из кухни поглядеть, все ли в порядке. Он увидел мангусту и быстро пошел, а потом начал осторожно красться. Он шел по железной трубе. Она тянулась по палубе. Как раз у этой трубы суетилась мангуста. Она как будто и не видела кота. А кот был уж совсем над нею. Ему оставалось только протянуть лапу, чтобы вцепиться когтями ей в спину. Он выжидал, чтобы поудобней. Я сразу сообразил, что сейчас будет. Мангуста не видит, она спиной к коту, она разнюхивает палубу как ни в чем не бывало; кот уже прицелился.
Я бросился бегом. Но я не добежал. Кот протянул лапу. И в тот же миг мангуста просунула голову меж задних лап, разинула пасть, громко каркнула, а хвост - громадный пушистый хвост - поставила вверх столбом, и он стал как ламповый ежик, что стекла чистят. В одно мгновение она обратилась в непонятное, невиданное чудище. Кота отбросило назад, как от каленого железа. Он сразу повернул и, задрав хвост палкой, понесся прочь без оглядки. А мангуста как ни в чем не бывало снова суетилась и что-то разнюхивала на палубе. Но с тех пор красавца кота редко кто видел. Мангуста на палубе - кота и не сыщешь. Его звали и "кис-кис" и "Васенька".
Но на параходе у нас был свой давнёшний хозяин на палубе. Нет, не капитан, а видный португальский торговец. Родом откуда-то из андалузианских многочисленных каменных цепей, коими ещё с 12 столетия тянулись западные военные рубежи старой Европы, он каждой секундой своего присутствия среди нас в буквальном смысле подчёркивал свою обособленную особенность от вечно пьяных моряков и прочего мусорного сброда на корабле. Его невысокий рост, смуглая кожа, глубокий взор иссиня-серых глаз и такой же глубокий шрам, тянувшийся подлым рельефом на мужественном лице от переносицы до самой левой скулы явно выдавали в нём его пиратское прошлое. Однако, несмотря на его буквальную молчаливо-уверенную вездесущность, о торговце никто ничего не знал. Не знали мы ни его имени, ни истинной цели пребывания на "Ребекке. " Единственный на корабле, мало-мальски знающий торговца, был капитан. Но, к всякому отсутствию одушевления среди нас, капитан был вечно пьян и постоянно отсиживался в своей каюте.