Напишите пожалуйста какое нибудь стихотворение на тему второй мировой войны (41-45гг) матерей или про матерей

Со времен детства помню.. .Одно из самых трогательных стихотворений, на мой взгляд
Сергей Васильев
Русская мать

Рассказ Агриппины Куликовой

Глаза воспалены. Красивые черты
избороздило, иссушило время.
Ей трудно говорить. То приступ тошноты,
то ломит грудь, то больно ноет темя.
Превозмогая боль и кутаясь в платок,
она рассказывает глухо, но раздельно.
И горек тихих слов ее поток,
и чувство гнева беспредельно:
- Сынки мои! Уж очень я стара.
Седьмой десяток лет перемахнула…
А в этот самый день, с утра,
я, как на грех, взяла да прихворнула.
Лежу, родимые, одна в избе.
Темнеет. За окном мокропогодит.
Лежу одна и чую по стрельбе,
что наши за околицу отходят.
«Неужто, – думаю, – не выйду из села?
Зажгу избу и двинусь понемногу» .
И поднялась. Соломы принесла,
обула валенки на босу ногу.
Легко ли рушить мирный свой очаг!
Стою, гляжу… В руках трясутся спички.
Перекрестилась трижды вгорячах,
не то чтоб так, а больше по привычке.
Одно беда: уж больно я стара!
Пока я за соломой – то ходила,
фашисты вот они. Бормочут у двора.
Ко мне валит чумная вражья сила.
Берет меня за горло офицер:
- Давай нам масла, молока и чаю! –
«Не масла, думаю, тебе, а сто холер» .
- Нет молока и масла! – отвечаю.
Взъярился офицер. Завыл, как дикий волк,
трясет своим тяжелым пистолетом.
А что трясти? Какой в угрозе толк?
«Врешь, думаю, не выедешь на этом» .
Ударил раз меня, потом еще, еще.
Одежду рвет. Плюется то и дело.
Схватил за волосы, толкнул меня в плечо.
В глазах моих, сыночки, потемнело.
Не помню, как я дотянула до зари.
Забрали немцы все мои пожитки:
половики, подушки, сухари –
все загребли до капельки, до нитки.
На этом бы и кончить мне рассказ,
казалось бы, уж сказано немало,
да упредить должна я сразу вас,
что это не конец, а лишь начало.
Я вышла.
Постояла за крыльцом.
И слышу вновь надрывный вой немецкий.
Гляжу:
стоят разбойники кольцом,
а посередке наш боец советский.
И тут же рядом, у плетней витых,
три наших деревенских человека:
Две бабки древних, хилых и слепых,
да мой сосед, Илья Линьков, калека.
А немец тот, что бил меня в дому,
сидит, как на престоле, под скворешней.
- Чей, – спрашивает, – сын? Кто родственник ему? –
А что сказать, когда боец не здешний.
Быть может, тульский он, а может, из Ельца,
не все ль равно: одна любовь и вера.
Вдруг вырвался сердечный из кольца
да как наотмашь хватит офицера!
Качнулся тот и скувырнулся с ног,
и угодил затылком – то о бревна.
Я не сдержалась.
- Мой, – кричу, – сынок!
Мой золотой, единственный и кровный! –
Схватили тут меня – и под гору силком.
И паренька, что я назвала сыном.
И завалили нас обоих ивняком,
и облили обоих керосином.
«Ну, думаю, приходит наш конец! »
Да тут, вишь, самый бой – то и начался…
Прогнали немца, немец вспять подался.
Я вот жива, а раненый боец,
слыхала я, не выдержал – скончался. –
Умолкла Агриппина. Поздний час.
На миг нам кажется, что мы внезапно глухи.
Озноб и гнев охватывает нас,
услышавших рассказ седой старухи.
Мы в восхищеньи рядом с ней стоим.
Мы принесли ей сахар, хлеб и сало.
Мы за тебя, родная, отомстим!
Мы все сынки твои. Ты правильно сказала.

Западный фронт, 1941

МАТЬ

Война пройдет - и слава Богу.
Но долго будет детвора
Играть в «воздушную тревогу»
Среди широкого двора.

А мужики, на бревнах сидя,
Сочтут убитых и калек
И, верно, вспомнят о «планиде» ,
Под коей, дескать, человек.

Старуха ж слова не проронит!. .
Отворотясь, исподтишка
Она глаза слепые тронет
Каймою черного платка.. .

<a rel="nofollow" href="http://ru.wikipedia.org/wiki/Кедрин, _Дмитрий_Борисович" target="_blank" >Кедрин Д. Б. </a>, 25 ноября 1941 г.