Можно ли это назвать поэмой и какое название дать?

В снегу на коленях стоял человек.
Он безлик, одинок, отрешенный.
Он разгребал непроницаемый снег.
А взгляд был такой отчужденный.

Он горе поведал и изнемог.
Он бешено бился в той ломке.
Он был похож на тот самый росток,
Который сорвали к соломке.

Душа есть! Без слез, но он плачет по дням
Когда улицы для него разрывали.
Когда мчались к нему, а он был упрям,
Из-за него тогда люди страдали.

Этот город воистину не знает границ,
Для него сложили все заголовки.
В газетах, на строки помятых страниц.
И на улицах тех рокировки.

Он бросил свой свой недолюбленный дом!
Он был другим, вы не помните, суки!
А что в нем сейчас? ! Тишина и надлом.
Сейчас в нем другие душевные муки.

Он не хочет вставать, бесится.
Бесит совокупность минут.
Он спучкается с Неба по лестнице.
Может, ждет, что позовут?

Минуты идут. Уже тридцать третье апреля.
Для него не осталось преград,
Лишь потрепанная нервами неделя.
И в кармане сухой виноград.

Он не хочет вставать, бесится.
Боль разорвала в опьяняющем кураже.
Он горит месяц за месяцем
В снегу надоевшем уже.

Он раб нынче своих заблуждений.
Он по утрам поднимается тихо.
Сонными шагами без притяжений
Топает к зеркалу криков.

Он сегодня смотрел вновь на себя.
Лицо человека обычного, черного.
Выражение немного, будто скорбя
По прежнему будто его обреченного.

А оно над ним усмехалось как-будто.
Оно завертелось, как ветер в маразме.
Так началось то ужасное утро.
И кривилось оно в новом сарказме.

Человек бежал спотыкаясь по городу,
А прохожие в след ему усмехались.
Видно в мараз впал чувак смолоду,
А люди все равно усмехались!

Он бежал спотыкаясь от отражения.
О камни разбивались его ноги вдребезги.
А в ветринах виделось снова движение,
Преследавшее его в такт неизвестности.

Он упал на снегу вопль разрывая.
Вспоминая старое доброе время.
Он вспоминал вновь забывая,
И по-настоящему искренне веря.

Его нутро вывернуто, открыто.
Маразм человека наполняет тоской.
Его сердце микромиром снова разбито.
Он в снегу умирает - уже ледяной.