Своеобразие композиции произведения пушкина медный всадник

«Медный всадник» открывается Вступлением, которое является своеобразной увертюрой поэмы. Но эта торжественная увертюра и в смысловом, и в стилистическом отношении звучит контрапунктом к основному тексту, к печальной «петербургской повести» . Такой контрапункт, лишённый завершающего, синтезирующего, гармонизирующего аккорда, определяет всю структуру «Медного всадника» и проявляется на самых разных её уровнях [2]. Вступление состоит из пяти отрывков, каждый из которых представляет относительно законченное целое.

«На берегу пустынных волн // стоял Он дум великих полн // и в даль глядел. Пред ним широко // река неслася» . В этих начальных строчках обозначены два центральных героя поэмы: «Он» и широко несущаяся река. То, что имя Петра не названо, знаменательно. В черновиках встречались и «Пётр» и «царь» , но Пушкин предпочёл более ёмкое и всеобъемлющее ? «Он» . Пушкин исторически конкретен и точен, но за каждой исторически конкретной деталью просвечивает иной, более широкий символический смысл. «Он» ? это больше, чем Пётр, и больше, чем царь; «Он» ? это человек, взятый в его родовой сущности. (Именно таким видел Петра Пушкин: «То академик, то герой, // то мореплаватель, то плотник, // он всеобъемлющей душой // на троне вечный был работник». ) Этим Пётр сродни эпическим героям, фольклорным королям, которые избраны в герои, по словам Гегеля, «не из аристократизма и предпочтенья знатных лиц, а в поисках полной свободы в желаниях и действиях, реализующейся в представлении о царственности» [3].

И город? это не только Петербург, а образ цивилизации, форма жизни, где воля человека торжествует над стихией, над природной дикостью. Таким предстаёт Петербург и в «Арапе Петра Великого» . «Обложенные плотины, каналы без набережной, деревянные мосты являли победу человеческой воли над супротивлением стихий» .
Символичен и пейзаж. Лес (традиционный символ дикой природы) , широко несущаяся река, бедный чёлн одинокого чухонца — всё это атрибуты картины «естественного состояния» , каким мыслил его себе XVIII век.
Даль, в которую обращены взоры Петра, не столько пространственная, сколько временная — даль будущего, великого будущего России. («Здесь будет город заложён» , «все флаги в гости будут к нам и запируем на просторе» (курсив наш) . При этом «здесь» и «там» утрачивают своё пространственное значение, темпорализуются. «Здесь» становится синонимом «прежде» , «там» — «ныне» («Здесь будет город заложён» , но «ныне там, по оживлённым берегам громады стройные теснятся дворцов и башен») .
Великий замысел Петра лишен личного произвола. Пётр вершит волю истории, осуществляет чаяния и надежды России. («Природой здесь нам суждено» «в Европу прорубить окно» , «ногою твёрдой стать при море» (курсив наш) . Пётр говорит не от себя, а от лица целого, в нём воплощена коллективная мощь народа и сила русского государства.
Второй отрывок «Прошло сто лет и юный град» — первое подведение итогов деятельности Петра. Он написан в стиле оды XVIII века. В 1803 году в связи со столетием основания Петербурга появилось много стихов, посвящённых этой юбилейной дате. В них встречаются две формулы, используемые и Пушкиным: «Прошло сто лет» и «где прежде — ныне там» [4]. Обе они связаны с центральной проблемой «Медного всадника» , — поэмы, подводящей итоги петровской цивилизации. Отрывок развивает тему начала — контраста «естественного состояния» («тьма лесов» , «топь блат» , одинокий рыболов, бросающий свой ветхий невод в неведомые воды) и цивилизации (громады дворцов и башен, корабли, стремящиеся со всех концов земли к богатым пристаням, мосты, повисшие над водами) . Кажется, что все замыслы Петра осуществились («вознёсся город» , «в гранит оделася Нева; //мосты повисли над водами, //темно-зелёными садами её покрылись острова» , «померкла старая Москва») . Город и река образуют единое гармоническое целое. Ощущение этой гармонии создаётся тем, что сама природа, а не человек является здесь субъектом действия: «в гранит оделася Нева» , «тёмно-зелёными садами её покрылис